Он быстро вернулся и, тяжело дыша, протянул сенатору маленький серебряный телефон-раскладушку – и тут же выронил его, когда засветился экран и телефон начал вибрировать.
На мгновение все замерли. А телефон звонил. Он звонил, звонил, звонил.
Толстяк первым сообразил ответить.
– Алло?
И облегченно обмяк всем телом.
– Ли… эй, привет, Лиам, где ты? Тебе нужно…
Сенатор Круз оказалась рядом с ним раньше меня, вырвала у него трубку и, взмахом руки заставив его замолчать, включила громкую связь.
–
Из крошечного динамика телефона раздавался вовсе не тот голос, который давно уже был частью меня, который я слышала смеющимся, испуганным, яростным, нахальным и флиртующим. Я почти не узнавала его. Из-за проблем со связью он звучал отдаленно, будто доносился с другого конца шоссе, откуда его было еле слышно. Слова были такими отрывистыми, такими хриплыми, что слушать их было почти невыносимо.
– Лиам, это сенатор Круз. Мне нужно, чтобы ты глубоко вдохнул и, прежде всего, сказал мне, что ты в безопасности.
–
– Ты сделал все правильно, Лиам, – успокаивающе сказала сенатор Круз. – Откуда ты звонишь?
–
Вайда встала рядом со мной и покосилась в мою сторону. Я не могла говорить. В моей груди воцарилось странное онемение. Я не могла произнести ни слова.
–
Он не знает.
Я посмотрел на Толстяка. У него было такое лицо, будто он только что увидел несущуюся на него машину. Я взяла у сенатора трубку и отключила громкую связь.
– Он… Лиам, – выдавила я, – он не выбрался. Нам прислали доказательства.
Когда я думала, что Лиама схватили, от потрясения и паники я отупела. А сейчас вопросы затопили мой мозг. Был ли Коул жив, когда пустили в дело Красных. Понимал ли он, что происходит, страшился ли этого, как долго мучился. Осознание того, что случилось, выбило хлипкую дверь, которая кое-как сдерживала режущую боль, – она выгнулась и взорвалась, превратившись в вихрь разрывающих меня осколков. Я не могла дышать. Чтобы не разрыдаться, я прижимала ладонь ко рту. Мой друг…
Толстяк потянулся к телефону, но я увернулась, отодвинув трубку. Меня охватила безудержная, обжигающая ярость. Мне нужно было сохранить связь с Лиамом. Я должна была оставаться с ним. Это уничтожит его – мучительное осознание было таким же страшным, как и сама потеря. Я не могла потерять и Лиама тоже.
– Нет, – хрипло прошептала я, – конечно, не смог. И он никогда бы не захотел, чтобы ты попытался это сделать, если бы это означало, что поймают и тебя тоже. Лиам, сейчас… сейчас так не кажется, но ты поступил правильно.
Звук его всхлипов наконец добил и меня. Моя рука онемела, и Толстяк смог, наконец, выхватить у меня трубку.
– Дружище, дружище, я знаю, мне так жаль. Ты можешь добраться сюда? Или лучше нам пойти и забрать тебя? – Он вцепился в волосы и зажмурился. – Ладно. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, но ты должен сделать это сам. Дай нам позаботиться о тебе. Не спеши, все нормально…
Толстяк беспомощно посмотрел в мою сторону. Я снова взяла у него телефон.
Я перебила его.
– Лиам, послушай меня. Я приду за тобой, но ты должен сказать мне, где ты находишься. Ты ранен?
–
Я так хорошо представляла его сейчас. Весь в черном, пылающее, полное отчаяния лицо, в руке зажата алюминиевая трубка таксофона. И это снова и снова разбивало мне сердце.
Я вцепилась в телефон так крепко, что дешевый пластик его корпуса треснул. Отвернувшись от тех, кто сейчас не сводил с меня глаз, я опустилась на корточки в дальнем углу комнаты.
– Все будет в порядке…