В мансарде (СИ)

  - Кстати! - сказал Хвостов. - У молодого Никитина я бы экспроприировал автомобиль на батарейках. Электромобиль, однако.

  - Вот бы нам всем такие, для чистоты воздуха. Будет наш город самым чистым на Земле, - мечтательно подхватил художник Краюшкин из своего угла.

  - А батарейки? - практично спросил купец Иванов.

  - А батарейки будем производить в Африке или Китае, - бубнил, всё больше замедляясь, Коржаков. - Утилизировать там же. Чтобы совсем уж чисто.

  - Ну вы и гад! Я ж не об этом хотел! - бедняга Краюшкин закашлялся от возмущения.

  - Ну что вы, забота о климате это прекрасно, - издевался тихо Коржаков, подражая восторженному голосу Краюшкина.

  Стало противно, выходило по-коржаковски, что они такие вот все подлецы, а хотели ведь как лучше. Все молчали.

  - Стой бы я ближе, дал бы вам в морду, Коржаков, - сказал дрессировщик Меркульев.

  - Я бы тоже. Ударим автопробегом по бездорожью, - сказал Платон.

  Тут никто ничего вообще не понял, и все продолжали молчать. А Платон и хотел, чтобы все замолчали. Он думал о том, что в чём-то Коржаков прав, но Краюшкин точно не хотел заводов в Африке или Китае. Вот почему-то всегда в жизни есть и Краюшкины, и Коржаковы. Пусть бы были одни Краюшкины, но так не бывает. Такое вот оно равновесие? И всё равно так нельзя. Он думал о том, что Коржаков - всё-таки гад, о том, что они не застынут, хотя бы назло ему, а потом он думал, как на огромном валуне стоит Аглая, волна налетает и расшибается в пену о камень, босым ногам Аглаи тепло, а камень это он. Кем он ещё может быть? Конечно, лучше быть тем, кого Аглая ждёт. Но Платон был реалист, он мог быть только камнем. Согревающим. Такая вот платоническая его любовь.

  14. Нас не проглотишь!

  Отряд медленно продвигался вперёд. Время от времени Мюнхаузен, как самый длинный, сложив ладони рупором, кричал:

  - Лялин!

  В этот момент все приостанавливались, подняв ногу, повернув голову, слушали. И шли дальше. Только шорох и шум ветра, да кобчик вскрикивал тоскливо в небе.

   Вскоре травины кончились, пошла колючая трава, режущая, не пускающая вперёд. Мышиная тропа кончилась дырой в земле, обошли, едва успев ухватить доктора. Он оступился и полетел в ямину. Было сыро после дождя, огромные капли срывались с травин, доктора накрыло одной такой.

  - Видимость нулевая в этой каплине, - смеялся он, когда его Мюнхаузен подхватил за рукав. Еле вытянули.

   Теперь пробирались на просвет - позади колыхались метёлки огромных травин, а впереди видно небо. Так и шли. Впереди Кондратьев, за ним Николай, следом Мюнхаузен, потом Аглая, ей доставалась почти утоптанная тропинка, замыкал шествие доктор Айболит с саквояжем. Он и Кондратьев без конца перекрикивались. Остальные молчали, потому что как только кто-то из них что-то говорил, так Кондратьев кричал "Что? Не слышу!" И середина отряда умолкала.

  - Если идти прямо на просвет, выйдем в поле! - кричал архитектор. - Как Лялина там искать, ума не приложу!

  - Однажды довелось мне поучаствовать в поисках бирюзовых серёжек Варвары Ильиничны, - кричал в ответ доктор, - она их потеряла и иногда вспоминала, и сетовала, что скучает без них. Н-да. Вас тогда, Кондратьев, ещё не было.

  Доктор замолчал, ему надоедало кричать.

  - Ну и что? - не выдержал Кондратьев, выглядывая из-за Мюнхаузена.

  - Да, уважаемый Пётр Иваныч, - вклинился Мюнхаузен, - мы все ждём, что же было с серёжками?

  - Нашли!

  И опять тишина. Доктор выдохся совсем.

  - Как нашли? - крикнул архитектор.

  Айболит вздохнул и начал рассказывать, делая усилие и вскрикивая теперь, как тот перепел в кустах, будто ставил восклицательный знак, да только в самом ненужном месте и будто тут же забывая о нём:

  - Никак не могли сообразить, как вообще их искать! Хотели разделиться! И прочёсывать город. Но ведь они могли быть!.. и не в городе. Хотя надо оговориться, Варвара Ильинична была уверена, что она потеряла их!.. в мансарде. "Я вернулась вечером из театра, и сразу сюда, здесь и сняла их!.. и положила в книжный шкаф". Последнее утверждение я поставил под вопрос, признаюсь!

   Доктор опять замолчал. А Кондратьеву было не до него. Поросли колючек сгустились так, что он остановился.

  - На кого мы будем похожи, когда выберемся, чёрт побрал бы эти колючки! - сказал он.

  - Предлагаю камуфляж, - тихо и невозмутимо сказала Аглая, как если бы сказала с чашкой кофе в руках: "Сегодня дождливый день". - Из листьев и травы.

  - Гениально, - ответил Мюнхаузен и через мгновение он уже отдирал с травины длинный лист. Завернулся и стал похож на кукурузный початок.

  Кондратьев скептически крякнул. Но вскоре отряд кукурузных початков двинулся дальше.

  - А что? Отлично придумано, - наконец выкрикнул архитектор, - кобчик сверху не увидит.

  - Едят ли кобчики кукурузу? - спросил Мюнхаузен.

  - Едят ли кобчики кукурузу... хм... - задумался Кондратьев.

  - Если есть нечего, съедят и не подавятся, - рассмеялся Николай.

  - Это да! - выкрикнул архитектор. - Но теперь-то хоть подавятся! Нас не проглотишь! А что наши серёжки, Пётр Иваныч? Как вы искали?

  Доктор длинно вздохнул и принялся вещать из своего камуфляжа: