В мансарде (СИ)

  В этот раз его никто не испугался. Лишь осторожно остановились, где кто был. Никитин предусмотрительно сел в мамино кресло - чтобы никого не раздавить. Отметил странного вида сборище на подоконнике. Один человечек, сидевший на краю поддона горшка с фиалкой, приподнялся, прижал руку к груди и раскланялся.

  - Архитектор Кондратьев.

  Никитин растерянно раскланялся тоже и сказал:

  - Здравствуйте всем. Меня звать Алексей. Как у вас дела?

  Человечек, державший старый саквояж у ноги, как верного пса, и даже поглаживавший его время от времени, быстро ответил:

  - Все живы, здоровы. У Матвея каменщика расплющило немного кисть, а так всё хорошо.

  "Ну да, расплющило и всё хорошо... Опять же, они ведь пластилиновые, может, у этого Матвея теперь проблемы с работой, а так всё ничего, что такого, не болит ведь. Немного неудобно - рука лопатой". Алексей чуть не рассмеялся, но под серьёзным взглядом человечка с саквояжем собрался и тоже стал по возможности серьёзным.

  - И что? С Матвеем каменщиком? Вернее, с его рукой? Может, как-то поправить можно? Я раньше любил лепить из пластилина, - сказал вслух Никитин.

  И разозлился сам на себя - "Они ведь думают, что живые, а ты - лепил раньше".

  - Так некому ведь, - грустно улыбнулся до этого молчавший парень, сидевший на ветке живого дерева, которое, как считала мама, должно быть в каждой семье.

  Никитин некоторое время разглядывал их. Оглянулся назад, понял, что уже никто не обращает на него внимания. И спросил у человека с саквояжем:

  - Вы доктор?

  - Да! Доктор Айболит.

  - Очень приятно.

  Получается, мама особенно не мучилась с именами. Раз доктор - значит, будешь Айболитом. Выяснилось, что двое других - архитектор и дрессировщик слонов, что они понимают, что они пластилиновые, но почему они живые, никто не знает, и хозяйка мира не знала.

  - Но вы ведь тоже не знаете, почему живые! - ввернул язвительно архитектор Кондратьев. - Только делаете вид.

  Никитин нелепо рассмеялся и замолчал. А что он мог сказать? В теории Дарвина он сам не очень верил. И про бога почему-то не хотелось сейчас говорить... Ну это ведь пластилиновые игрушки! Но ответа ждали, лицо доктора Айболита было с любопытством обращено к нему, и дрессировщик Меркульев даже вон привстал. Никитин быстро сказал:

  - А на каком основании вы думаете, что мы не знаем?

  - Так спорите же, - пожал плечами Кондратьев. - Значит, нет ясности в вопросе.

  "Ну где... где он нахватался этого всего... ясности в вопросе, делаете вид... Радио? Или что у мамы могло быть включено. Да, она никогда телевизор-то не смотрела", - растерянно смотрел на Кондратьева Никитин. А Кондратьев сидел с видом, будто понимал, что ему не ответят. Стало неловко.

  - Каждый отвечает на этот вопрос сам, - сказал он, злясь на себя, на нелепую ситуацию.

  - Ну я и говорю, кто в лес, кто по дрова. Ну за себя хотя бы ответьте! - азартно вскочил архитектор Кондратьев.

  "Кто в лес, кто по дрова... Мама всегда так говорила про Мишку с Никой", - усмехнулся Никитин и сказал:

  - Я не верю, что мы произошли от обезьян.

  - Хорошо! А почему? Самомнение? Не нравится глуповатый предок? Или всё-таки есть некоторые соображения?

  - Самые простые, - вздохнул Никитин, - ещё ни одна обезьяна на нашем человеческом веку не стала человеком, если я ничего не путаю.

  - И не должна, - подхватил архитектор, - вымерший вид, всего и делов!

  "Фу-у, это я уже где-то слышал... - подумал Никитин, встав, - сам хорош, ведь знал, что на это отвечают!"

  - Ну вы сейчас опять на своего конька сядете, Кондратьев, - поморщился Меркульев, - что нас слепили из пластилина.

  - Да!

  - А я вам скажу, - запальчиво возвысил голос дрессировщик слонов, - что до этого лепили, лепили из пластилина, и что-то ни одна тварь пластилиновая не ожила!

  - Объявите же свою теорию! - язвительно крикнул Кондратьев. - Мы все в нетерпении!

  - Я не знаю, - устало махнул рукой Меркульев, - не знаю, но что-то есть. То, чего нам не понять...

  - О-о, эта мне многозначительность невежества, - воскликнул Кондратьев, и по его запалу чувствовалось, что он только входил в раж.

  Никитин решительно сказал:

  - Ну мне пора, к сожалению, завтра на работу. Спасибо, рад был познакомиться. А каменщика этого, Матвея, завтра попробую поправить, если вы будете не против?

  Все замолчали. Никитин смотрел на доктора. Тот закивал радостно:

  - Вот спасибо! У меня ведь просто силы не хватит и тепла, там, где Варвара Ильинична только пальчиком, ноготком, только дыханием одним, я вынужден чуть ли не кувалдой и паяльной лампой работать. Да-с, инструментарий хирурга порой сродни инструменту столяра, пилы, знаете ли! - рассмеялся Пётр Иваныч.

  Никитин осторожно, с улыбкой, подержал двумя пальцами протянутые руки доктора, Кондратьева и Меркульева. И пошёл, как цапля, высоко поднимая ноги и стоя так, пока не становилось совершенно ясно, что никого внизу нет. Вдруг свет погас. Никитин обернулся у двери и покачал головой - лампа потушена. "Кондратьев выключил? Или доктор?"