В мечтах о швейной машинке

Едва синьора Тереза с дочерьми вошли в залу-гардеробную и сняли свои накидки, прочие дамы, как язвительно и с плохо скрываемой завистью сообщала газетная хроника, чуть не задохнулись от восхищения и удивления при виде трёх «парижских» платьев. Гордые пожилые аристократки, разумеется, лишь бросали на них издалека презрительные взгляды сквозь свои лорнеты, но значительная часть собравшихся подошла поближе, чтобы рассмотреть наряды, более или менее лицемерно рассыпавшись в похвалах. Подозреваю, что родственники и друзья семьи, осведомлённые о брачных переговорах, в тот момент обнимали Альду и Иду, шёпотом желая каждой удачи. Интересно, оценили ли простоту и элегантность платьев синьорин Провера будущие свекрови, сестра епископа и графиня Ветти, одобрили ли, проявили ли благожелательность?

Но вот, продолжал репортёр, дамы присоединяются к синьорам в зале морских фресок. Провера скромно входят в числе последних. Племянник епископа видит Альду, его глаза загораются, он бросается ей навстречу, но побагровевший дядя, Его Преосвященство, не в силах поверить своим глазам, железной хваткой сжимает руку Медардо и удерживает рядом с собой. Капитан Ветти, дон Косма, направившийся было к Иде, тоже останавливается на полпути. По рядам синьоров пробегает негодующий ропот. Дамы, в том числе все три Провера, не понимают, не могут ничего понять. А господа, добавляет газета, никак не объясняют причин своего возмущения.

К этому моменту я тоже не могла понять, как же синьоры, ни разу не бравшие в руки иголки, с первого взгляда заметили то, что ускользнуло от внимания их жён, – домашний покрой платьев, и почему они так долго не могли этого объяснить. Всё-таки права была бабушка: эти птицы высокого полёта совершенно непостижимы.

Впрочем, репортёр, заинтриговав читателя, тотчас же объяснил причину, совершенно иную и куда более серьёзную, чем та, которой я опасалась. На самом деле никто даже и не заметил, что платья сшиты дома, а не в Париже. Честно говоря, именно всеобщая уверенность в том, что они доставлены из французской столицы, и стала главной причиной скандала.

Возмущение и гнев синьоров вызвали не крой и не строчка, а ткань, восхитительная парча с экзотическим узором, над которой целый месяц трудились наши пальцы. И в чём же оказалось дело? В том, что она безошибочно напомнила им знаменитую обитель греха, всем известный дом терпимости, о существовании которого их верные жёны, а уж тем более королева, даже не подозревали.

Как позже выяснилось (репортёр об этом не знал и написать, разумеется, не мог, но я сразу заподозрила неладное), Тито Люмия, не поставив в известность несчастных Провера, а, может, и сам того не зная, поскольку был почти неграмотным и газет не читал, купил с одного французского корабля остатки тканей, несколько лет назад использованных для оформления «японской комнаты», гордости самого роскошного парижского дома терпимости под названием (вот его я переписала из газетной вырезки) Le Chabanais^[7]. Мужчины всей Италии, Европы и, больше, цивилизованного мира были прекрасно осведомлены об этом месте или, по крайней мере, наслышаны о его славе. Мы же, женщины, узнали о его существовании во всех мрачных подробностях лишь со страниц сатирической газетёнки. Это был самый известный бордель Европы, который часто навещали миллионеры, коронованные особы, самые модные богемные художники, а также все те, кто мог себе это позволить, – возможно, хотя бы один раз, из любопытства, как это случилось с некоторыми из наших земляков, ведь минимальная сумма за вход составляла целых пятьсот франков. У наследника английского престола была в Le Chabanais собственная комната с изящной мебелью и позолоченной бронзовой ванной в форме корабля с носовой фигурой в форме лебедя, которую он наполнял шампанским и купался обнажённым вместе с одной или несколькими постоянными обитательницами «пансиона». Другие комнаты, предназначенные для «обычных» клиентов, были оформлены с использованием различных экзотических мотивов: мавританских, индийских, средневековых, русских, испанских и, разумеется, японских, причём оформление японской комнаты оказалось настолько роскошным и прекрасно исполненным, что получило первый приз в области декоративного искусства на Всемирной выставке 1900 года, а его фотографии появились в нескольких иллюстрированных журналах (хотя и не из тех, что доставляют в приличные семьи). Ширмы, шторы, покрывала и даже балдахин над огромной кроватью – всё было сделано из той же украшенной цветами сакуры парчи трёх разных цветов, что и три платья семейства Провера. И рисунок этот, как было указано в каталоге выставки, являлся уникальным, оригинальным и отдельно запатентованным.