В места не столь отдаленные

На вопрос прокурора, чем именно она вызвала запальчивость, свидетельница отвечала, что между ними произошёл спор, доведший до ссоры и вызвавший вспыльчивого мужа на опрометчивый поступок.

Эти слова, видно, не удовлетворили ретивого прокурора, и он заметил:

— Одна свидетельница показывала, что вы иногда делали сцены ревности вашему мужу… Что вы на это скажете?

— Мой муж не подавал к этому повода! — чуть слышно прошептала потерпевшая, вся вспыхнув.

— Затем есть ещё одно показание, будто подсудимый женился на вас по расчёту!

Она побледнела и на мгновение опустила голову, эта высокая, худая, некрасивая, старообразная женщина, под тяжестью обиды, брошенной ей публично. Но тотчас же гордо выпрямилась и резко бросила в ответ:

— Об этом, господин прокурор, женщину не спрашивают!

Краснощёкий, пухленький, похожий на херувима молодой товарищ прокурора, ещё недавно сошедший со школьной скамьи и, видимо, старавшийся отличиться усердием, совсем сконфузился от этой неожиданной вспышки женского оскорблённого самолюбия и благоразумно прекратил допрос.

Таким образом, на судебном следствии ничего не открылось нового. Факт покушения, который никто и не отрицал, оставался фактом, ничего не объясняющим. Хотя юнец-прокурор и старался в своей обвинительной речи на основании этого факта нарисовать яркую картину семейной драмы, вызванной страстью, с одной стороны, и холодным расчётом — с другой, и, не жалея мрачных красок и пафоса, вовсе не по-херувимски расписывал подсудимого, копаясь своими пухлыми руками в тайниках чужой души, тем не менее, его старательная, полная воодушевления речь особенного впечатления не произвела и обстоятельств не выяснила.

После речи, как и прежде, чувствовалось, что во всём этом деле есть что-то невыясненное, недоговорённое.

Вот почему все так жадно ждали, что скажет подсудимый в своём последнем слове.

Не осветит ли он для своей защиты этой семейной драмы?

Но и это ожидание не сбылось.

Подсудимый твёрдым, звучным голосом произнёс, обращаясь к председателю:

— Я не имею ничего сказать суду!

И снова сел, и снова стал глядеть в места для публики пристальным упорным взглядом, словно бы там был кто-то, в ком одном он искал утешения, поддержки и прощения.

Председатель суда едва заметно пожал плечами, и в публике пронёсся сдержанный ропот недовольства. В этот момент «интересный красавец», восхищавший многих дам, потерял в их глазах значительную долю сочувствия.

«Ещё бы! Зачем он молчит? Зачем он не выворачивает своей души перед этой скучающей публикой, чтобы доставить ей удовольствие?»

Заседание прервано — суд удалился. Дамы ещё оставались на своих местах, не спуская взоров с подсудимого, — теперь его можно лучше разглядеть. Но вот он поднялся и ушёл в сопровождении жандармов.

— Бедный… Как он хорош! — раздавались громкие восклицания вслед.

Публика хлынула в коридоры. Многие собирались уезжать. Не стоит дожидаться приговора — неинтересно. Да и приезжать-то не стоило… Вероятно, оправдают или, во всяком случае, дадут снисхождение.

— Наверное, тут скрывается какая-нибудь любовная история! — говорит одна из так называемых судебных дам, не пропускающая ни одного сколько-нибудь интересного процесса, подкрашенная пикантная брюнетка. — И, быть может, здесь же, в публике, сидела виновница этого выстрела!..

Все поглядывают вокруг, стараясь угадать эту счастливицу.

— Я слышала, — продолжает пикантная брюнетка, — что жена таки порядочно его ревновала…

— Ещё бы… Дурна, как смертный грех…

— А он красив, как ангел! — смеются барыни. — Немудрено, что тут была драма… Он женился, конечно, ради состояния…

— Сам и виноват — не женись по расчёту.

— А что же делать, mesdames, если у человека долги и кредиторы травят? — смеясь вставляет, подходя к группе, молодой присяжный поверенный из начинающих, сухопарый, длинный молодой человек с претензией на изящество и на уменье очаровывать дам. — При таких обстоятельствах дела, милостивые государыни, женишься и на ведьме. Не он первый, не он последний.

— Как вам не стыдно так говорить, мосье Капчинский! — замечает, загораясь негодованием и кокетливо поводя на адвоката глазами, довольно зрелая петербургская барышня. — Брак по расчёту! Вот вам и результаты таких взглядов! Стыдно, стыдно… За это вас следует за ушко! — продолжает она, делая соответствующий жест, чтобы показать свою маленькую, изящную ручку с обточенными ногтями.

— Вольно ж ему было стрелять в благоверную. Гораздо проще было бы удрать от супруги после медового месяца и уплаты долгов.

— Не врите… Лучше объясните нам, что побудило его стрелять?

— Об этом спросите, mesdames, у подсудимого. С своей стороны я полагаю, что она так замучила его своей любовью, что он, бедняга, в отчаянии решился пристрелить благоверную, и теперь, вероятно, сожалеет, что дал промах.

— Вы всё шутите. В самом деле, ничего не известно?

— Решительно ничего. Ходят слухи, что муж был влюблён.

— Ну разумеется. В кого?

— Ей-богу, и сам не знаю. Могу только удостоверить, что не в жену!

— Отчего ж это не выяснено на суде? Отчего жена молчит?

— Вероятно, был уговор между супругами.