В места не столь отдаленные

— Его, конечно, оправдают. Речь херувима слаба. Как он ни старался, а дальше запальчивости не пошёл. Скорей присяжные станут на точку зрения защитника — невменяемость в минуту умоисступления.

— Не думаю, mesdames. Подбор присяжных не такой — купцов много, а эти господа не любят выстрелов. Оттаскать за косы — это любезное дело, а стрелять — не по них. Пожалуй, упекут.

— Что ж ему грозит? «Житьё»? — спрашивает пикантная брюнетка, употребляя сокращённый термин и, видимо, щеголяя знанием его.

— Да, вероятно, «житьё», по пятому пункту[14].

— Несчастный! Из Петербурга ехать в Сибирь!

— Но хуже всего, mesdames, — продолжал шутить адвокат, рисуясь перед дамами своим шутливым тоном, — если благоверная последует за своим супругом в места не столь отдалённые. Вы ведь слышали, как она распиналась за своего голубка, и заметили, как он ёжился в это время. Я отлично видел. Она, наверное, последует с добрым намерением облегчить ему жизнь в ссылке и не остаться без мужа, и, уж поверьте, что там он, наверно, пристрелит эту…

— Тс… тс!.. — остановили весёлого адвоката дамы, делая ему знаки и дёргая за руку.

Он повернул голову и прикусил язык. Мимо, совсем близко от них проходила, понурив голову, маленькая, худенькая, сгорбленная старушка, вся в чёрном, под руку с женой подсудимого.

До слуха их, очевидно, долетели и эти безжалостные слова, и этот беспечный, весёлый дамский смех. Из глаз старушки брызнули слёзы; её спутница бросила на весёлую группу быстрый злобный взгляд, полный укора и презрения, и обе они прибавили шагу, проходя, точно сквозь строй, мимо этой легкомысленной, не стеснявшейся глазеть на них публики.

— Должно быть… суровая дама! — прошептал вслед сконфуженный адвокат, хотел было продолжать свою весёлую болтовню, но что-то остановило его.

И всем вдруг сделалось точно стыдно при виде этих двух женщин. Разговор сам собою прекратился.

— Это мать подсудимого! — заметил кто-то в толпе.

— Кто она?

— Какая-то генеральша из захудалых.

Коридоры опустели. Опять все хлынули в залу и заняли места.

Ввели подсудимого, пришёл суд, и после краткого, видимо, снисходительного резюме, председатель вручил присяжным лист. Присяжные удалились, и снова перерыв.

На этот раз не пришлось ждать долго.

Не прошло и четверти часа, как снова вернулся суд, и из боковой двери торжественным, медленным шагом выступили гуськом присяжные. «Что несут они — оправдание или приговор?» — невольно пробегала мысль у всякого, и в зале водворилась торжественная тишина. Взгляды отрывались от старшины присяжных к подсудимому. Высокий, седой старик, по-видимому, из чиновников, был несколько взволнован и как-то особенно торжествен. Подсудимый, взглянув на него, казалось, понял по этому торжественному виду, что он осуждён, и снова повернул голову к публике, взглядывая по временам в полумрак низкой трибуны всё тем же пристальным, напряжённым взором и не обращая, казалось, внимания на то, что сию минуту решится его участь.

И вот этот высокий седой старик прочёл дрожащим, несколько взволнованным голосом:

— Да, виновен, но заслуживает снисхождения!

И, вручив председателю присяжный лист, отходит в сторону, избегая глядеть на подсудимого.

Рыдание и резкий женский вопль раздались в публике, и затем всё смолкло.

Через несколько минут был объявлен приговор: ссылка в** губернию на житьё.

Подсудимый спокойно выслушал приговор, пожал руку адвокату, шепнул ему что-то на ухо, указывая на публику, и медленно вышел.

Публика, не удовлетворённая процессом и не довольная приговором, торопливо стала расходиться.

В числе других из дверей суда вышла молодая женщина, невольно обращавшая на себя внимание грустным выражением своего строгого, энергического лица. Она была довольно хороша, эта стройная, хорошо сложённая смуглая брюнетка с большими синими глазами, высоким лбом и красивым чуть-чуть приподнятым носом, одетая очень скромно, но не без изящества.

Она вышла на двор и, держась в стороне от толпы, пошла кругом к выходу, как вдруг с ней поравнялась жена обвинённого, взглянула на неё, и лицо её исказилось злобой и ненавистью.

— И вы были здесь, вы! — вдруг заговорила жена, схватывая её за руку. — Так знайте же, что это вы его погубили… вы!

Страдание и ужас выразились на лице брюнетки при этих словах. Бледная, испуганная, она в первую минуту не могла произнести слова.

— Я жена его… понимаете? — шепнула она, наклоняясь к ней, и с этими словами быстро двинулась вперёд.

По счастию, в это время к брюнетке подошёл защитник обвинённого, взял её под руку и провёл до извозчика.

Усадив её, он почтительно снял шляпу и проговорил:

— Невежин умоляет вас, Зинаида Николаевна, побывать у него. Он хотел было писать вам, но вы знаете — письма идут через прокурора…

Чуть заметное судорожное движение зардевшихся щёк обнаружило волнение Зинаиды Николаевны при этих словах.

— Зачем? Что ему надо? — проговорила она.

— Не откажите ему в этом. Он более несчастен, чем вы думаете.

— Хорошо! — проговорила она с усилием. — Я буду…

И она уехала, недоумевающая, глубоко взволнованная этим незаслуженным обвинением несчастной жены.