Читаем В месте здесь полностью

– Будем друг от друга отдыхать периодически? Это правильно, ибо иначе сотрёмся в порошок. А ты, право, нашёл проблему. Ну и что, что ночей нет? Будем их больше ценить, когда они появятся. Провела воскресный вечер, вернее, его остаток, – потому что тебя всё-таки много, почти достаточно (всегда будет почти!) – с тобой. Ещё начинаю по тебе скучать, когда ты засыпаешь. Хожу в твоём замшевом подарке. Тепло, как летом. Очень кстати ты его привёз. Можно сказать, что ты греешь мою нижнюю часть тела самым непосредственным образом. Кошка уволокла коврик из прихожей в кухню. Везде горы песка. Как жить и передвигаться?


– Письма нужны, многое хочется сказать и после встречи, и перед, вот оно и не пропадает. А спугнуть я действительно боюсь – и давно замечено, что в тексте назвать прямо – означает убить, то есть просто повесить ярлычок, не позаботившись понять и почувствовать, что за этим стоит. Разговор не стихотворение, конечно, и иногда можно чуть определить – но всё же. Скучать, когда засыпаю – когда ты знаешь, что я в этот момент засыпаю где-то без тебя? я тоже это чувствую – вообще ночью присутствие и отсутствие ощущается сильнее. Или – если я с тобой, когда заканчивается разговор? Но боюсь разговорить тебя и оставить вообще без сна – я же просыпаюсь раньше, и очень люблю с тобой рядом лежать, пока ты сонная – то есть вечером у меня есть вечер и ожидание утра – конечно, не хочется оставлять тебя, уходя вечером в сон – но будет ли он тогда вообще – и чувствовать тебя засыпающую тоже очень хорошо. Была у меня идея помочь тебе в борьбе с вишнёвым пирогом – но ты с подругой справишься – и есть некоторая надежда на ночь вторника – а человека, если он близок, не хватает всегда.

– Мы сумели жить без гарантии, потому и дошли друг до друга. И хорошо проезжать на автобусе и угадывать твои окна.


– Спишь с телефоном, а не со мной! А я всё равно тебя

– Дело не в расстоянии – виделись вчера, я пытаюсь писать статью, смотрю в окно на белые склоны за рекой, на граненый купол армянской церкви – умирать от тепла можно и на нулевом расстоянии, касаясь друг друга, – и на расстоянии писем. Краски тебе есть, календарь тоже – сможешь смотреть на своих родственников от леопарда до каракала – но ведь и день рождения выделять не хочется – потому что каждый день встречи – .


– Нет противного ощущения неловкости, когда знаешь, что тебя не поймут, и что именно по этой причине нет смысла разговаривать. Свобода. Собственная и уважение к чужой. Это так здорово – знать и чувствовать, на каком расстоянии от человека нужно быть, чтобы ему было комфортно, но и не слишком далеко, не обделяя его своим вниманием. Недеструктивность твоя очаровательна, когда ты даже кошку со стула согнать убедительно не можешь.


– Вот теперь ты увидишь, как я читаю твои письма – долго – улыбаясь – порой глупо – и отвечаю – тоже долго – вписывая кусочек туда, кусочек сюда – может, и в самом деле письмо лучше – в говоримое не впишешь – хотя ты, наверное, заметила мою любовь к оговоркам – не раздражает? – потому что ты со мной – и с собой в то же самое время – мне ведь именно этого и хотелось. А когда человеком интересуешься, себя отставляешь в сторону, чтобы слушать его – тебя то есть – постараться понять, какая ты. Это, конечно, не только к тебе относится, но и к книге, к предмету какому-то – постараться расслышать обращённый ко мне голос. И это еще не близость, он ещё не дорог. Но как иначе расслышать? А когда близость – чувствуешь чужую боль сильнее своей – но это близость и есть? То есть это как-то вроде бы опять нормальные логичные вещи? Иногда непонятно, почему все или почти все так не делают.

– Что смеёшься, когда после поцелуев говорю, что приходил книги читать, а после книг – что целоваться. Хочется и того, и другого, и третьего, и десятого, а реализуется всегда только одно – вот и вздыхаю чуть о небывшем – но только чуть, оно потом будет.

– Я несколько печален – потому что от очень многого уберечь тебя не смогу – надо как-то стараться жить поверх – не забывая, потому что от этого не уйдёшь, а – как-то обрабатывая и переходя к более интересному.


– Мы, похоже, встретимся очень скоро – в электросетях говорят, что ты с позапрошлого года не платила – они тебе посылали письмо с предупреждением – и, зная твою хозяйственность, не решился я им доказывать, что это всё неправда – а сейчас они вообще хотят тебя отключить, а за подключение ещё денег содрать – так что надо это все решать быстрее – найди старую расчетную книжку, я к тебе зайду, посмотрим ещё счётчик – так что до встречи! А с газом-то у тебя как? тоже – умирала весь год от нежности, какой уж тут газ?


Ведро лесной клубники закрыто лопухами. Ночью кто-то отодвинул лист и аккуратно доставал из прорехи ягоды, так что образовалась небольшая ямка. Причем существо выбирало те, что поспелее – несколько зелёных ягод лежит сверху лопухов. Птица или мышь – но разве не могла она сама набрать ягод в тридцати метрах от этого места? Совсем звери обленились.


– Я от себя устала. Плачу.

– Подожди меня и со мной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия