В месте здесь

– Может, это я тебя ускоренным сердцебиением заразил? У меня такое часто бывает – то ли от шоколада, то ли от нервностей всяких. А твоё сердце под мое подстраивается. Хотя вообще-то такие скорости вредные… или ты так темп жизни ускоряешь? Но не за то же кого-то, что он как-то там на тебя смотрит. Я понимаю, это всегда непривычно. Но всё-таки мало ли кто. Я на тебя – из-за многих твоих хороших качеств, из которых независимость и жёсткость – не последние. Как-то надо и жёсткой, и мягкой, но у меня тоже не всегда получается точно угадывать, когда – трудно это – и ты на мою жёсткость тоже натыкалась и еще будешь. И никогда не делай вид, что все хорошо. Потому что из плохо мы выберемся, а наоборот – я тогда буду думать, что ты всегда притворяешься, что тебе всегда плохо, и мне тоже совсем плохо будет.

– Мне кажется, что с человеком, который был бы сосредоточен только на мне одной, мне было бы скучно. Потому что не факт, что он не сосредоточится в один прекрасный момент на ком-нибудь другом, совершенно про меня забыв и выкинув из своей новой жизни. А про некоторые вещи мы с тобой уже давно договорились не говорить, и давай этому следовать. Всё когда-нибудь кончается по какой-нибудь причине, но зачем забирать у себя энергию, лишний раз себе об этом напоминая, а? Тем более что пока всё действительно хорошо. Давай просто радоваться лету и тому, что мы есть.

– Думаю, что сейчас мы там, где сил на понимание будет тратиться все меньше – потому что не только на это они нужны. У нас нет другого выбора, чем высокая температура. Столько времени и сил, чтобы найтись, научиться друг друга чувствовать – наверное, из этого что-то должно быть. Кажется, я буду верить всему, что ты говоришь – и что ты с этим будешь делать?

– Была сегодня в «Пульсе». Проторчала там два часа, выслушивая новую редакторшу, с упоением рассказывающую о работе в жёлтой прессе и собственных заслугах на этом поприще. Писать в рубрику «Криминал», «Жизнь» (вариации в духе бразильских сериалов), «Интим»? Знаешь, я сегодня так обрадовалась, что у меня нет семьи и детей, которых нужно кормить, работая где попало и ломая себя, что я совершенно свободна. Шёл молодой человек навстречу, я, как водится, пронзительно посмотрела ему в глаза – хотя тыщщу раз убеждалась, что лучше так не делать, но это уже привычка. Так он потом вернулся, догнал меня и спросил, не хочу ли я познакомиться – таким тоном, как будто собирался мне что-то срочно продать.

– Пишу быстрее, сумка еще не разобрана. Солнце и пыль. Полностью страхи не исчезнут – это было бы безразличием. И больно с этой нехваткой, что не проснёшься рядом, – но и без неё плохо. Но нам легче друг с другом. Мы становимся разогретым газом – можем поднять воздушный шар. Хотя я и своими силами летаю. Место в самолёте рядом пустое – свернулся и спал четыре часа. Так что не напрягай ничего, я к тебе много раз в голову просто так прихожу, втекаю.

– Отсутствие особенно чувствуется вечерами, между сном и явью, между прошлым и будущим. (Пришла кошка. Подтверждает, что нам тебя очень не хватает.) Я боюсь в самом начале, когда понимания почти нет, так что легко одним неосторожным словом или действием всё испортить. Ты меня так долго и уверенно убеждал в том, что ничего с тобой не случится, что я совершенно в это верю теперь.

– А я в начале боюсь все-таки меньше. В начале есть только возможность. А потом – есть человек, общая память, предвкушение будущего, и очень больно это терять. Хотя, конечно, в начале всё более хрупкое, и терять возможность тоже жалко.

– Ты со мной, но о ком ты сейчас думаешь? вот о ком будет твоя последняя мысль?

– Хорошо, я обещаю подумать о тебе.

Как переправлять фотокамеру, если брода нет? Ты её будешь держать в руке, а я буксировать круг с тобой. Но вдруг верёвкой круг порву? Нет, лучше я буду плыть в круге и держать камеру одной рукой. Нет, брызги будут. Тогда ты в круге будешь держать одной рукой камеру, а другой веревку, за которую я буду тянуть и плыть. Хороши мысли для трёх часов ночи. Утром ты, конечно, спасла день. Идти тебе не хотелось, остались дома, посмотрели перевод, целовались до снесения крыши. А сделали бы по-моему – месили бы грязь под дождём. Но что делать, если я должен тянуть тебя во всякие негарантированные места.

– Единица – тонкий стебель, самое начало. Зелёный.

Два – змея, вставшая на хвост. Чёрный.

Три – окружности сплющились и разомкнулись, устремлённые куда-то. Оранжевый.

Четыре – углы, жёсткость, твёрдость, камень. Серо-коричневый.

Пять – кусок круга, кусок угла, не делящееся, крапчатое, пятнистое. Чуть ли не красно-зелёный.

Шесть – стекает навстречу и мягко шелестит. Снег? Белый.

Семь – нож, кромка, пересекающее и пересечённое, далёкое от равновесия. Красный.

Восемь – уравновешенная симметрия шаров, бесконечность пространства. Голубой.

Девять – прыжок, солнце в зените. Жёлтый.

Нуль – пространство, наполненное чем-то ещё невидимым. Фиолетовый.

– Нет, единица, пожалуй, жёлто-горчичная. Жёлтая, может быть, как желток, как что-то зарождающееся.

Два – банально, но лебедь. Поэтому сине-голубой.