В месте здесь

– Обнаружил, что вся куртка забрызгана мелкими капельками грязи, как от проехавшей машины, только гораздо мельче и со всех сторон. Капли дождя редкие и мелкие, пролетев через здешний пыльный воздух, кажется, содержат больше пыли, чем воды. Первый весенний дождик, однако.

– Твоё превращение в лягушку уже состоялось? Учти, они на зиму замерзают в иле, застывают, становятся хрупкими, и оттаивают только в теплых руках. Есть ли там для тебя тёплые руки, чтобы они тебя оттаяли?

– Или я хвостатое земноводное (есть бесхвостые – лягушки и жабы, и хвостатые – тритоны и саламандры). Но мне что, раз навсегда надо определяться? Есть, кстати, и дельфин медового цвета, или скорее кремового.

– Но мне к тебе как обращаться? Как к лягушке, к дельфину, к тритону? Вот ты знаешь, что я змея, и делаешь мне змейские подарки. А попробуй, подари лягушке дельфиний подарок, обидится ещё.

– Ел корень лотоса – что-то между огурцом и редькой, тушённое в соусе. А потом в другой еде были лотосовые плоды – между фасолью и арахисом? Странная страна, где корень лотоса в студенческой столовой. Так что я лотофаг. Но я тебя не забуду.

– Пыльно у вас там? Заметил, что про тебя и Китай я говорю совместно. Ты не здесь, ты – там.

– Но пока ты говоришь, я – здесь.

– Пока я тебе говорю – что? Пока я с тобой говорю? Пока ты мне отвечаешь? Но твои письма становятся всё короче и короче. Так убывает память от съеденного лотоса. Настанет день, когда ты мне пришлёшь вопрос – а кто ты такая? Вот интересно, съевший лотос забывает только уже бывшее до съедания прошлое, или у него постоянно происходит процесс забывания постепенно происходящих событий? И можно ли как-нибудь повлиять на процесс припоминания? В «Одиссее» об этом, по-моему, ничего не говорится. Посмотреть разве что у Геродота?

– Истории о лотофагах здесь не знают – здешний лотос забывальными свойствами не обладает, так что не беспокойся.

– Вообще-то в Китае лотос – символ чистоты и целомудрия, плодородия и производительной силы. Что-то они его тебе поздновато преподнесли, надо бы в самом начале, чтоб производительная сила неуклонно повышалась, а также невинность возрастала. Как ты насчёт целомудрия?

– Без меня ты гораздо инициативнее – может, и надо чередовать периоды самопогружения со мной и инициативы без меня?

– Ты и так чередуешь одно отсутствие с другим слишком настойчиво.

– Я же в прошлом и позапрошлом годах отсутствовал по два месяца подряд, а в этом году гораздо меньше! Может, это ты по мне больше скучаешь, чем раньше?

– Я тебе уже говорила, что количество времени отсутствия ничего не имеет общего с реально прошедшим временем. Я не Пенелопа, двадцать лет ждать не смогу.

– Но тогда можно отсутствовать день, как двадцать лет. И что с этим делать? я же не могу ни один день не отсутствовать. Но если не сосредоточиваться на ожидании, а жить – тогда время не будет просто прошедшим?

– А то я это всё сама не знаю!

– В праздник драконьей лодки они вспоминают одного мудреца и праведника, который более двух тысяч лет назад утопился в реке в знак протеста против кривой жизни вокруг. А эти треугольные рисовые штуки в листе бросали в реку рыбам, чтобы они ели рис, а не философа.

– А ты теперь вместо рыбы там. И кто ж тебе, рыбонька, бросает рисовые штуки?

– Но опять ты в рецензии её очень раскрасила. По тексту заметно, что это пустой роман, не плохой, а никакой, читать и писать рецензию тебе было тоскливо, но это заметно только мне, а явно прорывается наружу только в самом конце.

– На самом деле мне вовсе не хотелось её ядовито обругать. Там есть места, которые приятно читать. Когда-то я писала про Улицкую, у которой одни претензии и больше ничего. Поэтому-то её и любят девушки среднего пенсионного возраста. У Полянской получилось то, что не получилось у Улицкой. Но Полянская себя явно зажимает и пытается писать «как положено». И то, что у неё есть действительно хорошего, прорывается сквозь её старания это как-то скрыть или пригладить. Если из её романа выкинуть сюжетную линию и разомкнуть его на пространство и время, о которых она пытается что-то сказать, может получиться совсем неплохо.

Оборачиваясь к тебе и встречая воздух, наполняя его словами, только они сейчас могут коснуться тебя, попробовать удержать на поверхности печали. Говорить, даже если хочется уткнуться лбом в подушку, не существовать, существовать в ощущении тебя. Продолжая нести тебе мир, держась за то, что несу.

– Скучный обед для стипендиатов. Сунули книгу о Штутгарте – ещё полкило бумаги. Интересные у них взаимоотношения с королём. Они его, в общем, любили. В 1918-м он отрёкся, ему предлагали пост министра в правительстве, он обиделся и уехал. Внук его сейчас живёт на Бодензее – владелец многих виноградников. Бомбардировками город был разрушен на 95 процентов. Они восстановили замки, соборы, даже рынок. А все обломки свезли на гору – та стала выше на сорок пять метров – и поставили там крест. Одна женщина ходила туда наверх – там одна из плит входа в её дом.