В месте здесь

– У меня всё-всё хорошо, я счастлива получить твоё письмо, но отвечу завтра утром, или поздно вечером сегодня – работы полно.

– Это как же у тебя всё хорошо, если ты меня двадцать лет не видела и полна сокрушения по этому поводу?

– То тебе не нравится, что мне без тебя плохо, теперь тебя не устраивает, что мне хорошо. Ты меня сам уговаривал, чтобы я не ожидала, а жила. Вот я и живу, и всё у меня хорошо.

– Спи спокойно и виждь прекрасные китайские сны на харбинской прекрасной кровати.

– Почему-то я сокрушаюсь о кроватях, оставленных мной в разных городах. О пуфиках в Штутгарте. И харбинская кровать хороша. Она ещё и с ящиками в себе – там столько всего хранить можно.

– –Любимый, любовник, любящий, любвеобильный. А ведь любимый – совсем не значит лучший?

– А как вообще можно быть лучшим?

– Твой (после этого слова мой компьютер предложил мне вариант – «твой навеки»), итак, твой навеки переводчик с китайского прислал на моё имя письмо тебе, заставив почтальона лезть на пятый этаж, хорошо, что дома меня застал, а то пришлось бы мне завтра переться на почту вызволять китайских поэтов. Твоё обещание познакомить меня с Соловьёвым, как я понимаю, кануло в Лету или в Москву-руку (в руку, в руку), причём последняя – безнадёжнее, потому что, сам понимаешь, зубастые лягушки там и всё такое. Соловьёв хорош, но он говорит с тобой, а не со мной. Что можно сказать человеку, которого в тебе ещё пока нет? Возможно ли вторжение в ту область, из которой так просто потом не сбежишь, не притворишься другим, непричастным? Полвечера искали книгу Горалик. «Такая зелёненькая?» «Нет, такая синенькая, маленькая». Нашли под кроватью – беленькую.

– Бёмиг жалуется, что никто ничем не интересуется. Университет – для карьеры профессоров и отстоя молодежи, чтобы безработицу было не так заметно. В университете работают не столько те, кто делает дело, сколько те, кто с начальством умеет ладить. Не говорят о конференциях, о которых знают – потому что коллега может поехать и выступить лучше. Студенты ничего не читают и идут на отделение славистики неизвестно зачем. Но почти все студенты во всех странах такие. И если полно книг – значит, кто-то это покупает, иначе не издавали бы. Уступил в книжном последний альбом Уччелло двум девушкам, и они были очень рады.

– Я привык к анонимному спокойствию супермаркета, а тут надо говорить продавцу, что хочешь купить. Английского они не знают, я, само собой, итальянского. Кватроченто – четырехсотые, дученто – двухсотые. Попросить кватроченто граммов вот этого, сыра то есть.

– А ты змей любишь? Ты же их боишься.

– Не любить и бояться – разные вещи. Да, я их боюсь, но они мне очень нравятся. Ты сам знаешь, почему. Я и людей некоторых боюсь, но это не значит, что я их не люблю. Этим утром спалось особенно хорошо – апрельский снег у нас пошёл. Как ты думаешь, змеи ещё не вылезли? Или надо было идти их спасать?

– А тебя не надо спасать? крыша как?

– Моя? Едет потихоньку. Если домовая, то у неё – все дома. Но от спасения посредством тебя не откажусь. Спасай.

Как оно будет
дымчатое лимонное
добрый февраль ему
голосами письмами
проводами стеклянными
окнами наклоненными
мостами
над реками высохшими
и ветром
в камне валерьяновом
ты шерстяное
я решетчатое
вечером утра
проснувшееся приснившееся

– Змей не ешь! А то приму меры, вплоть до решительных.

– Но у китайцев десять тысяч блюд! так что до сих пор половина еды на всяком торжественном обеде незнакомая. И как отличить змею от бычьего хвоста (который ел)? А скажешь им, что не хочу змей есть – могут нарочно подсунуть.

– Ты мне про бычачий хвост не рассказывал. И как он на вкус? Смотри, телёночком станешь. Неужели так трудно отличить? Змея живая, а хвост – чисто техническая подробность.

– Хвост я ел давно уже. Жесткий, хрящеватый. Мне не очень понравилось. Но ведь я его не сам отрезал! И змея на стол попадает в виде не живом и трудно узнаваемом. И у неё тоже хвост есть.

– А зачем ты его ел – такую гадость? И кто тебе его предложил? А то ещё чем накормят, каким-нибудь фаллосом, а ты и не заметишь.

– Предложили мне его на очередном банкете, я к быкам отношусь без почтения, поэтому попробовал. А почему бы и фаллос не съесть? Смотря чей. Ты же ешь икру и яйца.

– А что потом? Меня будут согревать лютые солнечные лучи? Или чьи-то нежные слова и мысли?

– Земля повернётся нужным углом к солнцу. Нежные слова и мысли тебя и дома достигнуть могут.

– А у Земли и углы имеются?

– И очень много. Тихие, шумные, перекрёстки, выступающие и углублённые, западные, восточные, морские (бухта – угол или дуга).

– Неправда, земля – круглая и покатая, как говорил один поэт.

– Он ненаблюдательный, мыслил глобально, а деталей не замечал.