В месте здесь

Как уйти от тебя? В постоянном страхе, что что-то случится, сломается, обернётся не так. От твоего взгляда, раскрывающего предметы, к чужим, с которыми понимания ещё меньше, чем если бы они говорили на суахили (они не хуже, они другие, и тут ничего не поделать). От твоего взгляда, не отпускающего, печального расставанием. Как не уйти от тебя, как не оставить тебя со своим, в своем (если на гриб посмотришь, он не вырастет), как не отправиться к тому, что потом станет интересно и тебе, должен же я тебе интересную жизнь обеспечивать, а иначе на что я?

– Ботичелли. Св. Доминик Cosme’Tura – тоже напряженно тонкое лицо. Почему они потом выбрали тяжесть? И во Фландрии – началось Мемлингом, кончилось Рубенсом. Ботичелли мог рисовать ангелов, не летающих, а просто ступающих по воздуху. Легче огня свечи. Что за девушка летит вместе с Зефиром? и служанка тоже почти не ступает по земле, подавая платье. Увлекаемые грустью. Воздухом грусти. И лица светятся изнутри. Потом – Леонардо и Микеланджело, ум и сила, но не легкость. Коричневая лестница волхвов Леонардо – ведущая в никуда. Был свет. А потом – чёрный, коричневый. Рембрандт. А кто хотел легче, оказался нечестен – нудные многофигурные декоративные композиции. Спинелли какой-нибудь. Обои.

– Услышал в фильме колокола – и понял, как мне не хватает колокола деревенской церкви в Файхингене в семь утра и в семь вечера – доносящегося издали еле слышно.

– Это ты меня таким образом готовишь к сообщению, что ты опять уедешь?

– Может быть – не знает человек, где окажется.

– Отдыхай больше.

– Ну, это несерьёзно! Что ты понимаешь под «отдыхай»? Ходить, смотреть, думать, писать, читать? Так этим я и занимаюсь, хоть по утрам страшно не хочется вылезать из постели. Утешает только то, что с тобой вылезать было бы ещё труднее.

– Змея может есть мёд, но в сотах, наверное, не живет, потому что будет липкая и облепленная.

– Но можно же съесть весь мёд в одной из сот, и там поселиться, постепенно съедая соседние. Представляешь, приходит на пасеку пчеловод и достаёт вместо мёда толстую жёлтую медовую змею.

– Да, пчелы змею не прокусят, а соты она может языком вылизывать. Я даже примерно себе представляю её – есть такие желто-кремовые полозы.

– Полина прислала очень милое письмо о том, как она делает рисунки из слов, падающих из разноцветных пространств. Спасибо тебе за такое хорошее знакомство. Мне кажется, что у меня с ней разговор удастся.

– Две книги за пояс, чтобы за вес не доплачивать. Европа – там, где хутора, а не деревни. Россыпь домиков, а не их скопления. Тень самолета на облаках и земле. Белые палочки ветрогенераторов с трилистниками лопастей. Города ночью – не созвездия! Пятна световой материи. Жёлтые скелеты улиц, голубоватая пыль домов. Тьма реки обрезает огни. Плохо не знать немецкого – всё пытался понять, какое из моющих средств – стиральный порошок? А то куплю что-нибудь для чистки унитазов. Тишина городка. Танцы в экуменическом центре, подростки у студенческого клуба, и всё. В общежитии не слышно даже включённого радио. Волосы в комнате – жила до меня какая-то Маржена из Чехии, наверное, она уехала лысой – невозможно, оставив столько волос, сохранить хоть что-то на голове. Уезжая, студенты оставляют большие кучи. В одной – три больших пуфика, если их положить в длину, то будет кровать, в высоту друг на друге – сиденье у стола, отдельно – три низких сиденья. Атлас дорог Европы, книга о Корсике, сковородка. Тяжеловесные швабские девушки – двойные подбородки, выцветший взгляд. Манера смеяться всем ртом. Восклицания «а-я!» по ходу разговора – чем-то это напоминает чудищ из «Алисы». Лекция о Роберте Лоуэлле в американском культурном центре. Среди Кёнигштрассе и Мариенштрассе несколько раз встретил Айнбанштрассе, сначала удивился, что ж она такая извилистая, потом вспомнил – это только улица с односторонним движением.

– Мне без тебя плохо, но зато начинаю как-то самостоятельно свою жизнь организовывать. Тебя всё больше нет, чем есть. Очень боюсь, что из этого может выйти что-то совсем непредвиденное. А ты?

– Почему ты думаешь, что из твоей большей самостоятельности получится что-то плохое? или удаление от меня? а как ты определяешь, есть я или нет? это же не географическое (точнее, не только географическое).

– На своём балконе вчера повесила кормушку для птиц. Две уже прилетали. Холодно здесь, а согреть некому. Это я намекаю, чтобы приехал и согрел.

– Скоро приеду и согрею – а что будешь летом писать? чтобы приехал и охладил?

– Тебя нет слишком долго именно географически, и образуется пустое пространство, которое начинает утягивать. Я не хочу туда проваливаться, уходить только в ожидание, замирать. И эта пустота частью заполняется другими людьми. Но после того, как ты приедешь, я не смогу отодвинуть их до следующего твоего исчезновения, следующей пустоты. Меня это сейчас сильно беспокоит, потому что возникла необходимость определить границы или отменить их. Я боюсь.