В моем погребе кто-то живет

   Лу даже не сняла своего нелепого пальто, а сразу же опустилась на колени перед газовой печкой, обняла ее, приникла всем телом. По комнате пополз густой сладковатый пар.

   Я тихо вышел, оставив незваную гостью одну, и поднялся наверх. Разделся и лег рядом с Анной–Мари. Мне казалось, что я слышу, как в животе у жены нетерпеливо ворочается, скребется, как маленький зверек, чужой ребенок. Совсем крошечная девочка, она уместилась бы у меня на ладони. Я осторожно положил руку поверх одеяла, пытаясь ощутить под ней слабое биение жизни, и не заметил, как заснул.

  

  День второй

  

   Под утро дождь прекратился и тучи разошлись. Из–за них выглянула маленькая юркая луна, холодная и хрупкая, как выбеленное инеем стекло. Не люблю вставать рано, особенно осенью и зимой. Кажется, что еще ночь.

   Пока я завтракал, голубой фонарь под окном погас, луна побледнела и стала прозрачной, а длинные зеленые перья света протянулись через весь небосвод.

   Я оделся, взял ключи от машины и спустился в погреб. Лу спала. Из старых тряпок моей жены она свила нечто вроде гнезда и свернулась в нем калачиком, положив голову на согнутую в локте руку. Ее высохшие волосы отливали блеклой медью, а лицо показалось мне совсем юным. Из решетчатого окна под потолком лилась тусклая предрассветная серость. Когда кто–то проходил или проезжал мимо, перекрывая узкий луч, в подвальной комнатке становилось темно, а по лбу и щекам Лу пробегали влажные тени.

   «Интересно, сколько ей лет?» - подумал я растерянно. Не ищут ли ее родители, и не должен ли я что–то сделать, заявить в полицию, например? У моих ног на куче разноцветного тряпья спала взъерошенная девочка–подросток, грязная и измученная долгой дорогой. Любопытная искательница приключений, которой захотелось увидеть мир? Или насильно вырванный из детства ребенок, бегущий от чего–то страшного?

   Я не хотел грубо вмешиваться в чужую жизнь, но все–таки решил поговорить с девочкой. Почему–то я был уверен, что вечером Лу еще будет здесь. Ведь не может что–то, едва начавшись, вот так сразу и закочиться.

   Мои ожидания оправдались. Лу не ушла, а наоборот, расположилась в моем погребе, как дома. Сгребла в угол мешки и весь мусор. А сама сидела на своей импровизированной постели, босая, в китайском халате моей жены. Я помнил этот халатик, атласно–синий, с широкими рукавами и вышитыми на спине павлинами. Анна–Мари носила его, когда мы только начали жить вместе, и он еще хранил теплый и несмелый запах наших первых с ней вечеров.

   Я вошел и зажмурился: в подвальной комнате было непривычно светло. Рыжие волосы Лу ловили закатное солнце и огненными каплями разбрызгивали его по обшарпанным стенам. Разноцветные тряпки на полу казались выпавшими из разбитого калейдоскопа кусочками стекла.

  - Садись, зачем стоишь в дверях… Алекс.

   Откуда ей известно мое имя? Разве что, прочла на почтовом ящике. Да, наверное, так.

  - Извини, что не смог предложить тебе лучшего…, - начал я, чувствуя, что говорю совсем не то. - Сколько тебе лет, Лу?

  Она посмотрела на меня снизу вверх.

  - Не бойся, я совершеннолетняя, - и, подтянув к себе котомку, извлекла из нее грязный узелок. - У меня нет денег, Алекс, но я заплачу тебе за ночлег вот этим.

   Она развязала тряпочку и вытряхнула из нее четыре гладко обточенных бруска малахита, обломок аметистового ствола с темно–фиолетовыми кристаллами внутри, кусок розового кварца и какой–то металлически блестящий камешек.

  - Гематит, - подсказала Лу. - Это самоцветы, выбирай любой. Знаешь, как легко отличить камень от стекляшки? Потрогай.

   Я взял в руки невзрачный аметистовый ствол. Он оказался шершавым на ощупь и неожиданно теплым. А изнутри, оттуда, где таинственно поблескивали острые пирамидки кристаллов, струился настоящий жар.

  - Чувствуешь?

  Я кивнул, и Лу гордо улыбнулась.

  - Бери, не бойся, в этом году у нас был урожай самоцветов.

  - Урожай? - поразился я. - Но это же камни, а не картошка!

   Мы оба засмеялись, и я заметил, что глаза у Лу зеленые, как принесенный ею малахит.

   Я недоумевал, как она могла показаться мне вчера изможденной, несчастной… некрасивой? В ее облике было что–то неуловимо светлое и радостное. Как давно я не испытывал нормальной человеческой радости!

   Рассыпанные по полу камни завораживали. Необычные и яркие, они как будто пытались затянуть меня в иное измерение.

  - Лу, но я не могу… Я даже не знаю, сколько они стоят.

   Вряд ли дорого, я слышал, что в Идар–Оберштайне такие можно купить за пару евро. Но, не брать же плату с человека практически нищего?

  - Их нельзя продавать, - возразила Лу, - Самоцветы можно только дарить, запомни, Алекс. Иначе они потеряют силу.

  - Ну, хорошо, - сдался я, и, чтобы не обидеть ее, взял один камешек. Тот, что посчитал самым дешевым - розовый кварц.

  

   Ложась спать, я положил его на прикроватную тумбочку. И даже сквозь сомкнутые веки видел, как он мерцает в темноте бледно–розовым. Он заползал в мои сны, растворялся в них, растекался ароматным цветочным нектаром. Пробирался в сердце и распускался там тонкими лепестками огня.