В моем погребе кто-то живет

   Я отнес метлу в сарай и спустился к Лу. Без слов обнял ее… И время остановилось, стрелки часов увязли в нем, как в липкой смоле.

   Милая… ничего у меня нет, кроме тебя. Неправда, - говорили ее смеющиеся глаза. - У тебя есть твоя жизнь.

   Я не услышал шагов на лестнице, не успел вскочить и хотя бы попытаться заслонить собой Лу. Хотя бесполезно, Анна–Мари все равно увидела бы.

   Я даже не успел подумать, что она сделает, не успел понять, что произошло. Но, уже в следующее мгновение - понял.

  «О боже, Алекс! - моя жена смотрела на Лу в упор. - Откуда здесь эти тряпки? Я выброшу… Все приведу в порядок, дай мне пару дней. А сейчас поедем?»

   Она еще что–то спрашивала - я не слышал - потом ушла. И я остался… с Лу? Нет, один.

  - Тебя нет, - сказал я и испугался звука собственного голоса. Это так странно - говорить вслух в пустом помещении. - Ты моя галлюцинация, вроде чеховского черного монаха. Вероятно, я болен, но мне почему–то наплевать.

  - Разве я похожа на черного монаха? - удивилась Лу.

   Я взглянул на нее и покачал головой. Она была похожа на фею из очень доброй сказки. Из забытой сказки далекого детства, когда принцы и принцессы бродили среди нас, переодетые странниками и нищенками.

   Я видел, что Лу - живая, что стоит только протянуть руку, чтобы дотронуться до нее, ощутить мягкое тепло ее тела. Но, я уже понял, что ничего не будет, ни ночного поезда в никуда, ни прогулок по городу самоцветов, ни дома на краю земли. Можно поверить в иллюзию, но нельзя переселиться в нее навсегда.

   А будет - поздняя осень, переходящая в зиму, детский плач по ночам, бессонница, пустые вечера и отупляющая усталость. Но ты не бойся, Лу, я не сломаюсь, выдержу. Я сильный. Уж если смог выдумать тебя, то, значит, и жизнь себе сумею придумать такую, как нужно.

  - Мне уйти? - спросила Лу, снова превращаясь в маленькую бродяжку - Или все–таки впустишь меня в свой дом?

  - Что ж, пойдем.

   На ней снова было бесформенное пальто, а за плечами - грязная котомка. Синий китайский халат и бруски малахита остались лежать на полу осколками разноцветного витража.

   Я медленно поднялся на первый этаж и остановился на пороге гостиной, поникший и виноватый. Но жена улыбнулась мне так, как будто я преподнес ей букет цветов.

   А Лу вдруг пропала, растаяла в воздухе легкой струйкой тепла, рассыпалась солнечным светом. И мы с Анной–Мари, встав на колени, собирали его, как монетки с пола. А потом, смеясь, ловили сачком, точно ярких тропических бабочек.