В моих глазах – твоя погибель!

Степан криво ухмыльнулся:

– Борис так Борис. Самар, говоришь? А он что, брат этому поганцу Кире?

– Нет, они просто Самары, – пояснил Никифор. – Просто родичи. Все Самары когда-то давно имели одного предка. Раньше нанай было мало. Самар, Бельды, Актанка, Пассар, Уза, Дункай, Киле, еще другие… У каждого родились дети, у детей еще внуки, но они имя предка берегли и передавали друг другу по наследству. Самары всегда женись только на Самарах, Киле – на Киле, Бельды на Бельды, мои родичи Дункай – на Дункай…

– А твоя жена тоже Дункай? – перебил его Степан. – Или Самар, если Кира на ней жениться хотел?

– Нет, она из рода Уза, – ответил Никифор. – То, о чем я говорю, давно было, в старые времена. Теперь каждый женится на том, на ком хочет. Но все равно: люди одного рода друг за друга горой стоят, понимаешь? Если Самар другого Самара о чем-то попросит, тот все для него сделает!

– Значит, надо, чтобы Кира Самар захотел попросить Бориса Самара не придираться ко мне, – задумчиво пробормотал Андрей. – И, кажется у меня есть средство заставить его это сделать…

– Что? – спросил ничего не понявший Никифор, но Андрей только отмахнулся и сказал, что им пора выходить.

У Андрея тоже нашлись лыжи, хоть и очень старые, и Никифор обрадовался, потому что в своих разбитых кирзачах русский быстро обморозил бы ноги и вообще увяз бы с сугробах.

Они отошли не слишком далеко от зимовья, когда Андрей сказал, что ему надо ненадолго вернуться, потому что он кое-что позабыл.

Не было Андрея, однако, довольно долго, а потом, когда он прибежал и они снова отправились в путь, Никифор оглянулся – и увидел, что над тем местом, где осталось зимовье, поднимается черный дым.

Он испуганно вскрикнул, однако Андрей даже не обернулся, только снова внимательно заглянул в глаза Никифора – и тот сразу успокоился.

Как бы то ни было, бусиэ в этих местах больше не появится, он пожарищ не любит…

Путники шли споро и к вечеру уже добрались до Аянки.

Советская Гавань, 1958 год

Память довольно часто возвращала Женю к событиям тех августовских дней, когда они с Сашей узнали о себе всю правду – и ужаснулись бездне, на краю которой стояли. Более того – были готовы в нее сорваться! Саше, конечно, пришлось хуже: ведь он первым всё узнал от Егорова, он переживал это страшное известие в одиночестве, пока Женя лежала в больнице.

Она оплакивала своего ребенка, а Саша – женщину, которую считал матерью.

Оказывается, Тамара знала о том, что они брат и сестра, давно, еще с сорок второго года, еще когда они жили в Горьком: тот же Егоров сообщил ей об этом, – но предпочла скрыть правду от детей, воспользовавшись тем, что они сами забыли почти всё, только друг друга и свою дружбу не забыли.

Теперь воспоминания детства постепенно возвращались к ним. Они вспомнили Ольгу Васильеву – Лялю! – которая воспитывала Женю после гибели ее родителей и любила ее, может быть, даже крепче, чем иная мать любит свое родное дитя. Они вспомнили Симочку, которая пыталась красть дрова из васильевского сарая, а дети нарочно напугали ее до полусмерти. Они вспомнили новогодний праздник, когда какие-то большие мальчишки пытались жульнически собрать все подарки, а Женя и Саша им помешали. Они вспомнили, как Тамара однажды пришла домой с перстнем, при виде которого им обоим стало страшно и плохо до рвоты… Саша уверял, что он вспомнил даже Виктора Панкратова – того врача, который и передал его Тамаре взамен ее умершего при родах сына. Виктор любил его так же сильно, как Ольга любила Женю, и Саша помнил, как хорошо они жили все вместе: Тамама, Витя и он. Саша вспомнил даже их поездки в Сокольники, которые он называл Соколиками! И, рассказывая об этом Жене и Егорову, он вдруг произнес какие-то странные слова:

«Хоть и сказал некогда Саровский святой, что от молчания еще никто не раскаивался, я все же решил свое молчание, наконец, нарушить и описать то, что происходило тогда, в апреле двадцать седьмого года, в Сарове. К этому меня подтолкнули Вальтер и Лиза, самые близкие мне люди. Удивительно, до чего же четко все запомнилось, а ведь уже десять лет прошло! Гедеон, я слышал, сгинул где-то в Казахстане, в лагере. Судьба отца Киприана так же трагична. Святые мученики! Вечная вам память.

О Матвееве я ничего не знаю.

Анюта, слава богу, жива, она по-прежнему в Дивееве. Теперь она зовется матушка Анна…