В моих глазах – твоя погибель!

Рассмотрел фотокарточку в паспорте. Они с Барсуковым ничуть не были похожи, но этого невозможно понять при взгляде на пожелтевший, с обломанным уголком снимок, по которому расплылась печать. Страницы грязные, захватанные. Тем лучше! А вот и справка об освобождении. Ну что ж, можно жить дальше!

Нужно было решить, что предпринять. Предстояло расправиться с Женей и Тамарой, а после этого заманить в Хабаровск Сашу, чтобы насладиться его страданием. Ну и, конечно, потом убить его тоже.

Он знал, что нужно сделать, но не знал, как устроить всё похитрее, чтобы к нему не прицепилась милиция. Ведь, закончив всё в Хабаровске, он намеревался уехать в Москву.

Последнее время ему снилась какая-то девушка необычайной красоты с синими глазами, точно такими, какие были у него самого когда-то, пока не привязался поганый увеит.

Это была его дочь, Ромашов знал точно! И она была во всем похожа на него, не только глазами. Его дочь переняла всё то удивительное, невероятное, чем он обладал, пока у него не отняли это проклятый Гроза и гнусный лжец Артемьев. И еще эта девушка взяла у своей матери то, чего даже не осознавала в себе, но благодаря чему Ромашов и Люся Абрамец так понимали друг друга. Но самое главное, чувствовал Ромашов, эта девушка, которую мать назвала вычурным именем Люсьена, унаследовала дар его деда. Он был настоящий нойд – лопарский[57] колдун. И его правнучка, дочь Пейвэ Меца, сама была нойда, колдунья, но вдобавок молода, красива – настолько, что ее смело можно было бы назвать Муччесь, красавица, – и Ромашов чувствовал, что сила ее со временем только возрастет и, возможно, превзойдет его силу.

Если Ромашов когда-нибудь доберется до Москвы и найдет свою дочь, эту молодую нойду, вместе они будут неодолимы! И тогда, возможно, они доберутся и до священного саровского сокровища, которое некогда так страстно хотел заполучить Вальтер Штольц.

Жив ли он еще? Не иссякло ли его желание обладать саровским артефактом? И сколько готов заплатить за него?

От этих мыслей у Ромашова мучительно разболелась голова. Так бывало всегда, стоило попытаться заглянуть в будущее и спросить себя, как и что нужно будет делать. Мысли меркли от этой боли. Тигр не умел смотреть вдаль. Он жил только тем, что находилось перед ним!

Чтобы заглянуть в будущее, Ромашову нужна была помощь человека со свободным, изощренным разумом.

Мозг Барсукова был убог, да и всплеск его жизненной энергии, которую заполучил Ромашов, оказался слишком ничтожен. Напитаться его кровью времени не оставалось – вагон был набит под завязку, в любой момент в тамбуре могли появиться люди, а Ромашов ни в коем случае не хотел привлекать к себе внимание. Он довольствовал тем, что смог получить.

Вернулся в вагон, забрал тощий «сидор» Барсукова, сделанный из обычного худого мешка, перевязанного веревкой; посидел немного на его месте, потом ушел в другой вагон. Кругом пили, орали, играли в карты. На него никто не обратил внимания. Незаметно переложив жалкие вещи Барсукова в свой вещмешок, которым в свое время разжился у добряка Никифора, потом выбросил опустевший «сидор» в отверстие загаженного унитаза.

Ромашову везло. Вот уже сколько лет – со времени побега из лагеря! – ему постоянно везло. Ну что ж, это только справедливо, учитывая, сколько ему пришлось выстрадать по вине Грозы и его детей. Теперь настало его время! Время его удачи.

В Хабаровске Ромашов решил прежде всего помыться в бане. Черт знает сколько времени не был в настоящей жарко натопленной бане! Однако одна, прямо около вокзала, была закрыта на выходной, во второй был ремонт.

– Где еще баня есть? – спросил он прохожего.

– Да вон там, – махнул тот рукой в противоположную от вокзала сторону. – Иди все время прямо по Вокзальной, скоро и дойдешь.

Однако Ромашову пришлось не меньше часу тащиться по заснеженным овражным склонам, на которых лепились невзрачные домишки. Иногда с правой стороны попадались дома покрепче, повнушительней, и на одном из них он увидел вывеску «Жилищно-эксплуатационная контора № 5». Тут Ромашов вспомнил, что ему – вернее, Барсукову – следовало прежде всего явиться в милицию по месту прежней прописки, зарегистрироваться и поставить печать на документы. Однако эта Красная Речка, где раньше жил покойный Андрей Петрович Барсуков, находилась, если судить по его рассказам, километрах в двадцати пяти от Хабаровска, и добраться туда можно было только автобусом, который ходил дважды или трижды в сутки.

Однако, если бы он нашел жилье в самом городе, следовало подать документы на временную прописку в том отделении милиции, к которому относился этот адрес. Ну что ж, есть смысл поискать комнатушку в Хабаровске!

Он шел и шел, и наконец-то впереди показалась черная труба, над которой стоял столб белого дыма – необычайно плотного на вид, словно бы осязаемого. Мороз, ветра нет…

Труба возвышалась на задворках двухэтажного облупленного здания с большой вывеской: «Бани. Душ». Ромашов чуть ли не бегом бросился вперед, оскальзываясь на ледянках, которыми была испещрена дорога.