В моих глазах – твоя погибель!

Она глубоко вздохнула, когда на верхушке башни вспыхнул огонек и пошли чередоваться вспышки. Сергей сделал свое дело, теперь ее очередь…

Женя повернулась к маяку, поймала взглядом вспышку и даже для надежности поднесла ладони к лицу, удерживая луч. Ведя его глазами и руками, словно прочерчивая огненную черту, она закинула голову к небу и увела свет в темноту. Под ее взглядом небеса начали проясняться, светлеть. И ей показалось, что она смотрит на мир сверху, с неизмеримой, непредставимой высоты, откуда было ясно видно огромный, похожий на серую скалу, корабль, несущий на себе самолеты и вертолеты. А еще видно баржу, на палубе которой лежали четверо обессиленных людей.

Сергей, который в это время уже спустился с маяка на берег, увидел в темной вышине бледное пятно. Оно быстро росло, удлинялось, и вдруг бледно-зеленые полосы – одна, другая, третья! – перепоясали небосклон. Розовые прожилки побежали по зелени, а затем, все ускоряя этот бег, брызнули колеблющимися пучками холодные лучи. Скалы и море тускло заблестели под этим небесным светом.

«Северное сияние! – подумал ошеломленный Сергей, созерцая игру сполохов. – Но как же так?! Его не может быть здесь! Оно появляется только в приполярных широтах!»

Внезапно маяк погас.

«Что за черт?! – рассердился Сергей. – Нежели бракованный баллон попался? Надо поскорей заменить!»

И он снова начал подниматься на башню, продолжая оглядываться на небесное сияние и поражаться его красоте.

Пока дошел до смотровой площадки, свет в небесах померк, только отдельные слабые сполохи еще играли в зените. Но их было достаточно, чтобы Сергей смог разглядеть Женю, которая лежала около перил без сознания.

* * *

Уже сутки караван пароходов пытался войти в пролив. Вахтенный помощник напрасно искал зеленое миганье маяка. Головное судно потеряло точную ориентировку во время пурги. Она улеглась буквально несколько минут назад, облака чуть разошлись, но до сих пор не было видно ни солнца, ни звезд.

Льдины медленно, со скрипом, ползли вдоль бортов.

Вдруг раздался голос вахтенного:

– Есть маяк! Открылся маяк!

– Характеристика сигнала?

– Проблесковый, зеленый![58]

Этого и ждал капитан.

– Малый вперед, – скомандовал было он, однако тотчас осекся: небо впереди внезапно озарилось разноцветными сполохами, которые поиграли несколько ошеломляющих секунд – и погасли.

Погас и маяк.

– Что за черт? – вскричал капитан.

– Наверное, гидрографу бракованный баллон с ацетиленом попался, – предположил третий помощник.

– Это-то понятно, – отмахнулся капитан. – А светопреставление откуда взялось?!

– Жаль, фотоаппарата под рукой не оказалось, – вздохнул помощник.

– Да что это было-то?!

– А кто же его знает… На северное сияние похоже, только откуда ему здесь взяться? Может, американцы шалят?

– Это в каком же смысле?

– Ну, не знаю… оружие новое испытывают… а мы в радиус излучения попали!

– Типун тебе на язык! Не было никаких предупреждений насчет испытаний.

– Да империалисты, небось, не мы, им все равно!

– Ладно, запроси берег… Нет, погоди! Есть зеленый! Пошли!

– А это… ну, сияние?

– Будем считать, что это нам померещилось.

Караван осторожно двинулся в пролив.

Небеса были темны.

Хабаровск, 1960 год

Ромашов даже покачнулся.

Улица Запарина! Он увидел это название в мыслях сына Грозы тогда, в ущелье. Он помнил даже номер дома, где жили Александр, Тамара и Женя, – 112! Судя по всему, это вон там, чуть выше на склоне.

Ромашов зашагал по дорожке, извивавшейся между сугробами, за которыми там и сям громоздились кучки золы. Он шел по нечетной стороне улицы. С боков выстроились в ряд небольшие домики, окруженные палисадниками, заваленными снегом. Зима затянулась! На сугробах лишь кое-где появилась слюдяные корочки весеннего таяния. Наверное, благодаря этим сугробам домики казались необычайно уютными – залитые ярким предвесенним солнцем, под сияющим голубым небом, в обрамлении черных яблоневых стволов. Слегка шуршали плети сухого хмеля, обвивавшие заборы, и чуть громче – рыжие листья дуба, которые оставались на ветках до самой весны.

Ромашов шел, всматриваясь в номера домов на противоположной стороне.

Вот этот дом. Чуть ниже школы. Вот они, две запавшие в память таблички. Улица Запарина, она же Семеновская.

Два дворика, два крыльца с двух сторон…

А вот и то самое крыльцо, которое Ромашов видел в воспоминаниях сына Грозы, и та самая черная береза!

Огород по самые верхушки штакетника занесен снегом, только протоптана узенькая дорожка к деревянной будочке уборной. И еще одна дорожка – к калитке.

Ромашов стоял, жадно глядя на крыльцо. А вдруг сейчас выйдет Тамара? Сможет ли он удержаться от желания убить ее?