В море, на суше и выше...

Доктор был прав. Первый свисток из страны Радикулитии я получил с месяц назад во время перегрузки аппаратуры с борта на борт в довольно свежую погоду. Мы получали для своей РЛС новые блоки весом по двадцать килограмм с гаком взамен старых. Блоки были секретные, поэтому к погрузке были допущены только офицеры, а особист торчал на видном месте с расстегнутой кобурой. Борт плавбазы, с которой мы обменивались коробками, был выше нашего, а тут еще и волна. Одним словом, когда я самоотверженно ловил тяжеленную коробку далеко за бортом, в хребте что-то треснуло и хряпнуло. Это было начало.

В качестве гонорара доктор любезно принял из рук Сан Саныча рюмочку коньяку, а под закуску переименовал Толика в Долболома. Толик не был излишне обидчив, но, бережно относясь к своей фамилии, сказал пару ласковых по адресу родственников Бори, именуя его военврачом корабл...ской службы. К тому времени, когда они пили мировую, уколы уже подействовали, и я смог самостоятельно встать. Сан Саныч отдал мне штук двадцать фотографий — свидетельств нашего пребывания в дальних морях, которые я распихал по карманам рубашки. Перенося свою поясницу шаг за шагом как драгоценный сосуд, я отправился домой.

* * *

Собираясь добывать себе очередное звание, я хотел выглядеть достойно и даже решил надеть новую рубаху. Попросив жену разгрузить карманы и передав ей снятую с себя одежду, я рухнул в кресло. Удалось расслабиться, превозмогая боль в пояснице. Мне давно не приходилось общаться с дочкой, которой недавно исполнилось два с половиной годика. Только вчера я появился дома после восьмимесячного отсутствия. С громадным удовольствием полистал вместе с ней детские книжки и попытался поиграть в ладушки. Было уже часов десять вечера, когда я начал загружать карманы новой рубашки. Отложив в сторону пачку фотографий от Сан Саныча и засунув в правый карман удостоверение, я собирался положить в левый — партбилет, но его не оказалось. Поиски не увенчались успехом. Жена уверяла, что выложила на стол все содержимое карманов. Дочка охотно подтвердила, что взяла красную книжечку и через каждые пять минут показывала новое место, куда она ее спрятала. Дочурка воспринимала поиски как игру и очень веселилась. Вместе с ней я облазил всю квартиру, бродил под окнами и перешуровал мусорное ведро. Наконец интерес к игре она потеряла, и поиски приостановились. Я уже забыл о своем радикулите и ползал на четвереньках под столом и за диваном. Результат — нулевой. Ситуация была катастрофической. Утеря партбилета грозила мне суровым партийным взысканием — строгачом с прицепом. Со званием я, конечно, пролетал. О медали и речи быть не могло. Партийный «фитиль» в то время весил намного больше нескольких служебных. В будущем мне грозила убогая судьба бесперспективного младшего офицера на занюханном периферийном пункте базирования в местах, известных только комарам, крысам и тараканам. Такая возможность жену не обрадовала, и она тоже провела активные поиски. Безрезультатно.

Совершенно неожиданно в комнату с характерным гоготом и шуточками ввалился мой стародавний приятель - однокашник, уже старлей, Юрик Лужский, которого я не видел года полтора. Его подводная лодка осталась на ремонте в Египте в Александрии. А экипаж, отправленный на Север, задержался на несколько дней в Севастополе. Юра приволок в подарок для моей дочери огромного плюшевого медведя. Обняв игрушку с себя ростом, она, не удержавшись на ногах, упала, не пройдя и пары шагов. Это совместное падение стало залогом их дальнейшей многолетней дружбы.

Поиски были прерваны на время праздничного ужина, но пропажа документа отравила мне радость встречи. Гость, выпытав у меня причину тревоги, ужаснулся и посоветовал вернуться на эсминец, продолжить поиски там. Я собрал оставшиеся бумаги и документы и, с последней надеждой, в сопровождении соратника отправился на корабль.

* * *

Было уже около нуля на часах, однако Сан Саныч, Лом и Боря продолжали вести беседу за коньяком. Вчера вечером на эсминец передали портфель для начальника РТС с полудюжиной бутылок этого напитка. Ни письма, ни записки не было. Поэтому каждый третий тост был «За скромность!». Мне с большим трудом удалось привлечь их внимание криком: «Спасите, люди добрые!» Дважды я четко изложил свою трагическую историю, после чего был усажен на койку, а мне в лицо нацелились два отражателя. Саныч сурово потребовал правдивых ответов на его вопросы. Минут десять спустя этот Пинкертон сделал первый обнадеживающий вывод. Осмотрев пачку фотографий и удостоверение, он сообщил, что места в карманах для партбилета в обложке уже не оставалось. Значит, домой я ушел без него. Ура! С дочки сняты страшные подозрения. Таким образом, билет исчез в период моего пребывания в дружественной каюте. Скорее всего, потеря произошла в то время, когда с меня сняли рубаху, а тело уложили на палубу. Мы облазали всю каюту, но ничего не нашли. Сан Саныч, видимо, из добрых побуждений, желая меня успокоить, произнес небольшую речь: