В море, на суше и выше...

— Известно, в каком виде и из какого места ты вывалился в этот мир. Партбилета при тебе тогда не было. Постоянно помни об этом, будь скромнее, но не унижайся — все окружающие ничем не лучше тебя. Даже если им удалось приобрести и сохранить нетронутыми свои интимные политические взгляды и документы.

Грубить в ответ я не стал, но посмотрел на него с укоризной.

Саныч строго допросил Толика и Борю, но те ни в чем не признались. О себе он заявил, что считает свою персону вне подозрений, если дело не касается женского пола. Коньяк, видимо, ударил ему в голову. Он забыл, что последние полгода видел женщин только на картинках. Его смена сойдет на берег только завтра, впервые после возвращения с БС.

Тут доктора осенило:

— А за мной вы кого посылали?

— Приборщика! — дуэтом ответили Лом и Саныч.

— А кто у нас приборщик? — спросил Сан Саныч у Лома.

— Точилин из моей БЧ-2, второгодник, тихий такой.

— Тихий, говоришь? — Сан Саныч нахмурился.

Толя вскочил и заявил, что, используя легкие подручные средства, сейчас же добудет и Точилина, и истину. Однако, Саныч Лома остановил, а меня отправил за старшиной второй статьи Чекрыгой. Он был известен тем, что из-за задержки с возвратом корабля в базу переслуживал свой срок уже месяца на четыре и на днях готовился, наконец, к ДМБ. Саныч послал нас всех в амбулаторию к Боре, а сам задержался в каюте для разговора с Чекрыгой, после чего присоединился к нам.

— Подождем немного, — сказал он и начал склонять Борю к дегустации его свежевосполненных запасов медицинского шила. Боря не поддавался. Минут через восемь-десять появился Чекрыга и сообщил, что билет нашелся, якобы, за рундуком в каюте, и вручил его Санычу. Тот открыл книжечку и достал боновый чек, номиналом в один рубль.

— Ты чего это, валюту в билете хранишь? — спросил он.

Я был страшно удивлен. Дело в том, что после уплаты партвзносов у меня оставался оторванным от чековой книжки всего один листок — одна копейка, который я и оставил в партбилете вроде закладки. Копейка реальной стоимости не имела. Рубль же в боновом виде был суммой немалой. Это — бутылка армянского коньяка тамошнего разлива в экспортном исполнении или псевдофранцузские духи арабского изготовления — мечта соотечественницы. Правда, эти чеки по размерам и цветам почти не отличались. Сан Саныч выслушал меня и, передавая красную книжечку, заявил:

— Не удивляйся. Этот бончик — результат многократного деления твоей одноклеточной копейки. Набежали, понимаешь, проценты на вложенный в партбилет капитал.

Всех очень интересовало, что Саныч сообщил Чекрыге такое, из-за чего мгновенно нашелся партбилет, да еще и с подорожавшим чеком. Однако, он ничего не хотел рассказывать, а требовал продолжения праздника. Добыть в тот период очередной борьбы с алкоголизмом ночью выпивку было весьма проблематично, но я справился, благодаря бонам Мортранса. Их тогда ценили гораздо выше, чем сейчас — баксы. Ближе к утру Саныч поведал, что «по секрету» предупредил Чекрыгу о пропаже из каюты партбилета нового образца, которая может быть результатом происков иностранных разведок. На весь экипаж падает опасное подозрение. Прежде всего, наверное, будут допрашивать в застенках особого отдела «годков» и «дембелей». Так что и Чекрыга мог подзадержаться еще месяцев на несколько до полного прояснения ситуации.

Утром на приборку в каюту НРТС прибыл молодой матросик, а про Точилина стало известно, что тот обварил себе правую руку на камбузе горячим компотом по самое плечо и убыл в госпиталь на излечение.

Благодаря помощи шефа и собственной беготне, старлейское звание я получил уже через три дня, но позже всех своих однокашников на ЧФ. В этот же день с эсминца, наконец, проводили в запас старшину 2 статьи Чекрыгу Петра Сергеевича. Я подарил ему на память свой значок «За дальний поход» с редкой подвеской за участие в каких-то маневрах. В ответ на мои вопросы о бонах в партбилете, он сделал круглые глаза и пожал плечами.

Медаль мне так и не досталась — представление, по-видимому, затерялось в наградных или иных органах.

Для ношения документов Сан Саныч презентовал мне специальный пояс с карманами и карманчиками, снять который возможно только с бездыханного тела. Он взял с меня клятву, что я никогда не буду вкладывать в документы деньги, чеки и другие приманки для воров. Эту клятву я не нарушаю.

Когда Сан Санычу подошел срок получать очередное звание — капитан 3 ранга, он подал заявление на вступление в партию. Я дал ему рекомендацию. Для перехода в разряд старших офицеров партийность была условием совершенно необходимым, но не всегда достаточным.

* * *

Моей дочери сейчас столько же лет, сколько было в то время Сан Санычу. Она беспартийная, но в детстве была пионеркой. Сын мой сегодня чуть-чуть моложе меня и Лома тех лет. Он был октябренком. Ужас опасности утраты партбилетов им, слава Богу, неведом.