В море, на суше и выше...

Флажок не пропал. Он явился около семи утра и со стуком бросил в рундук столовый нож с ресторанной гравировкой на ручке. На мой вопрос о происхождении и назначении оного, Андрей вытащил еще несколько подобных клинков, ранее служивших предметами сервировки в местах общепита славного Севастополя, свидетельством чему были соответствующие насечки и надписи. По его, несколько путаным, объяснениям, выяснилось, что в период завершения обычных кабацких посиделок, как правило, происходит какой-нибудь конфликт с другими гостями ресторана.

Виноваты, естественно, они - эти недоделанные «посе-...си-..сти-...тели». Последнее слово ему удалось произнести в три приема, но зато с неподдельным сарказмом. Очевидно, что изыскание оружия в целях возможной самообороны являлось мерой вполне оправданной. Предполагалось, что приборы изымаются для временного пользования с последующим обязательным возвратом. Применять ножики в деле, к счастью, не требовалось, но показывать, якобы, приходилось, и не раз.

— Ежели такое дело, надо с собой кортик все время таскать, — предположил я.

— Что я бандит, что ли? — обиделся Андрей, с грохотом высыпая свои трофеи обратно в рундук. Его тело напоминало поле битвы после полного взаимного уничтожения противоборствующих сторон. Прощание с берегом было бурным. Падение в койку и первые звуки пронзительного храпа случились одновременно.

Сыграли боевую тревогу, но я, будучи пассажиром, а не членом экипажа, ее проигнорировал и, не вылезая из койки, обреченно загибал пальцы, уточняя перечень незавершенных на берегу дел и невыполненных обязательств. Когда серия характерных звуков, стуков и сигналов позволила предположить, что контакт с сушей успешно разорван, я решил прекратить самоистязание в несомненной уверенности в том, что море все спишет.

Разбудил меня троекратный стук, сопровождавший появление в каютном пространстве нового лица — старлея медицинской службы с портфелем в руках, одетого, как ни странно, в тропическую форму.

— День добрый. Меня в соседнюю каюту разместили. Зашел познакомиться — сообщил он, доброжелательно улыбнувшись и представившись Борисом.

— А чего так вырядился? Еще и Босфора не прошли, а ты уже — весь в голубом, — спросил я, вылезая из койки и пожимая руку новому знакомому.

— Тут дело такое: ничего другого не выдали. Призвали на сборы в качестве офицера запаса и отчего-то решили отправить на пару недель на эскадру для борьбы с кариесом. Я-то ведь стоматолог по специальности, кандидат от медицины. Отбивался, конечно, как мог. У меня куча проблем на работе в институте, поездка на носу по обмену стажерами в Венгрию и раковина на кухне течет. Никто ничего не слушает. Сказали: или в море, или на губу на тот же срок.

— Да, ясно. Наверно у адмирала зуб разболелся, он зубного врача и заказал на эскадру, а ты вовремя подвернулся под руку. Плохо, дантист, твое дело. Не хочу пугать, но застрянешь, не иначе, в штабе до прихода замены месяцев на несколько. У всех моряков зубья — ни к черту. Консервное питание и вода из опреснителей, понимаешь? Сверлить тебе — не пересверлить. Наберешь статистики на докторскую диссертацию.

Настроение у Бориса упало ниже ватерлинии. Чтоб его хоть немного утешить я предложил допить слегка початую бутылку шампанского, доставленную утром Андреем из мест неизвестных, но сомнительных. Попытка привлечь самого флажка к дегустации оказалась безуспешной. При виде эмблем — зловещих змей, намотанных на рюмки, на погончиках Бориса, полупроснувшийся Андрей простонал, — Доктор, скажите, я буду жить?! — и, не дожидаясь ответа, снова отключился. Шампанское оказалось сладким и почти без пузырьков. Выдохлось, как и наш флажок.

На опустошенную бутылку я сделал аккуратную наклейку «Для бычков и недокурков» и пояснил, вопросительно хмыкнувшему доктору, что в один из дней (трудно назвать его прекрасным) многие душу готовы будут заложить за пару затяжек. После этого я засунул еще дымящийся окурок в бутылку и сразу закупорил ее, положив тем самым начало созданию табачного резерва «черного дня». Закуривая предложенную мной сигарету, доктор поежился, косясь на законсервированный бычок. Через темное бутылочное стекло он в самом деле смотрелся очень непрезентабельно.

— Да! — воскликнул Борис, — я чуть было не забыл про это, — он открыл портфель и вытащил нечто объемное, завернутое в газету. «Это» оказалось трехлитровой пластиковой канистрой, по самую пробку заполненной медицинским спиртом. Решив, что после ужина встречаемся для полноценной беседы в нашей каюте, мы, хорошенько запрятав канистру, разошлись по делам. Я, например, намеревался проверить состояние своего груза и установить контакты с местным народом. Нам ведь, небось, около недели здесь крутиться и кормиться.