В море, на суше и выше...

«Вы что, не знаете, как нужно нормальным образом входить в кабинет старшего, е-бить, начальника?? Вы кто вообще?? Выйдете и нормально зайдите как положено»... Отверещав, головенка уткнулась в ненужную писанину, вновь превращаясь по мере удаления от нее в знакомый желтый, но уже неприветливый блин, а на двери вдруг прочиталась отчеканенная на медном листе и ранее не замеченная поясняющая надпись: «Николай Павлович Ариненко — старший помощник командира».

«Вот тебе и Добрый Блин», — подумал лейтенант, после чего, вновь нормально зайдя и представившись, отправился к себе и принялся безмятежно сочинять бравое письмо родне — самое первое письмо с Краснознаменного Северного флота.

Часы

Старший брат с первой офицерской получки часы мне подарил. Красивые, серебристые. Очень мне они нравились. Я свой воинский долг тогда на Северном флоте на сырую околачивал, и они мое безрадостное существование очень здорово скрашивали.

И тут назначают нам на дивизию нового замкомдива по боевой подготовке. О нем говорили, что он «моряк до безобразия», волевик, грамотный, попадал во время пожара под «дачу ЛОХ в отсек», но остался единственный в живых, и еще, понизив голос, говорили, что в одной из автономок он морячка расстрелял в гальюне десятого отсека за невыполнение чего-то или неподчинение чему-то.

Огромный, с виду орел, свирепый взором, грудь расправлена, взгляд за горизонтом.

И вот я как-то бодро топал на ПКЗ, совершенно отрешенный, и, спускаясь по плавпирсу, вдруг увидел впереди замкомдива с сопровождающими в «шапках с ручками», наддал и решил их обогнать с этаким молодецким «отданием чести в движении». Но чего-то не рассчитал и при обгоне упал, поскользнувшись на металле, рожей, продолжая «отдавать».

Замкомдива безразлично перешагнул через меня и дальше проследовал с сопровождающими, ни ругать, ни наказывать не стал.

Тем моя любовь к нему и кончилась.

А часы я тогда о морозный металл расшиб.

Напрочь.

Лежат сейчас где-то, как память о былом.

Волчий хер и ливерная колбаса

Лодка заканчивала многолетний средний ремонт и старых майоров на ней было как тараканов.

Капитан 3 ранга Инварцев был племянником связиста, служившего на «К-21» у Лунина (эпохальная атака на фашистский супер-линкор «Тирпиц»), и сам тоже возглавлял героическую боевую часть связи атомной «ревущей коровы», с которой уже не чаял как смыться. Был он рыхловатым, добродушным и лысеющим товарищем, слегка похожим на популярного актера Феклистова.

«Король говна и пара» — капитан 3 ранга Федоряко Александр Васильевич по кличке «Шарошка» — являл ему полную противоположность: был ни на что не похожим низкорослым жилистым существом сорока лет с широкоскулой монголоидной физиономией, покрытой шрамами и почти лишенной штатной растительности. Волосы его скальпа напоминали тонкую, но жесткую проволоку цвета «соль-с-перцем», а ногти выглядели неразвитыми узкими противными пластинками... — да, можно сказать, они почти что отсутствовали.

Темперамент он имел суворовский, нрав не злой, но вздорный, интеллект нулевой. Жили все на 4 этаже дивизиона ремонтирующихся кораблей, над экипажем Суворова (еще одна тень генералиссимуса), которой позже утонет на Дальнем Востоке и будет командовать «выходом личного состава из затонувшей ПЛ через торпедный аппарат».

А в санузле комсостава были выгорожены дощатыми кабинами «чаши «Генуя».

Инварцев со страдальческим выражением лица по великой нужде брел туда через день, по-стариковски волоча ноги и постанывая еще в коридоре. Потом, уже тщательно запершись, продолжал причитать, охать, кряхтеть и печалиться, чтобы, наконец, жалобно пискнув, затихнуть в изнеможении.

После него в корзине появлялось много скомканных мягких бумажных салфеток.

А вот Александр Васильевич, свирепо сверкая мятыми брюками, целеустремленно пер к дучке, не запирая, с грохотом захлопывал дверь, которая тут же открывалась, и с диким криком совершал все моментально! И вся чаша («Генуя») и подступы к ней были забрызганы обильно кровью.

А салфеток вообще никогда не наблюдалось.

Севастопольские рассказы

Крым. Холмы. Воздух топленный. Он поднимается от земли и от чего придется нежными струйками. Степь дрожит и меняет свои вертикальные очертания. Кое-где у небес от жары разорвался подол, а у офицеров — забег.

В черных брюках, кремовых рубашках, черных туфлях и фуражках.

Не совсем трезвый начальник физической подготовки и спорта встречает всех на финише вместе с врачом и полуистлевшей машиной УАЗик.

Бегут по растрескавшейся бетонке, утекающей за холмы. Вылетают из-за них и, широко дыша, устремляются к финишу. Многие уже добрались и теперь поджидают отстающих, утирая лицо.

Вот показывается последняя группа, и вот уже добегает и она.

А потом тишина.

А потом томление ожидания, взоры на дорогу, крики «кого нет то?», предложения «проверить по спискам» и «осмотреться». Наконец, обнаружили кого нет: не хватает Багрова Александра Эмилевича.