В море, на суше и выше...

Будучи командиром отделения, в коем числился Верд со своим хозяином Касымом, который в свою очередь в данный момент томился на вышке, я сказал Олегу, чтобы он хотя бы снял изношенные подковы и подшлифовал копыта для установки новых. Почесав репу, Олег согласился, но при условии, что я помогу. Необходимо было отогнуть гвозди, выдернуть их, выкинуть подковы, и обработать подошву копыта специальным рашпилем. Дело похожее на слесарное, и особо я не тревожился. Сообща загнали жеребца в летний станок рядом с конюшней, закрепили его, и я пошел в дежурку трепаться. Через некоторое время, вопреки поставленному приказу, с вышки матерясь сбежал часовой Касым. Я перехватил его, буквально силой остановил и спрашиваю, в чем дело, чего за фигня. Касым, путая киргизские и матерные слова, объяснил, что наблюдал за Олегом с вышки в бинокль, ведь родной конь в станке, душа болит. И увидел, что Зашинский ушел в бокс, вышел с удлинителем и электродрелью, и направился опять к конюшне. Тут уже и я выполнил норматив по стометровке. Примчались к конюшне, а там... В станке в пене бьется привязанный Верд, в глазах которого был такой Ужас, и лужа с кучей под ногами. Рядом, с дрелью в руке стоит Зашинский и явно настроем серьезно. Касым молча загнал патрон в патронник, я сказал Олегу — «беги» и, успокаивая Касыма, отвязал жеребца. Отправив часового обратно на вышку, разыскал забившегося в яму в боксе Зашинского. Выяснилось вот что. Концы гвоздей этот изверг срубил зубилом, а шляпки утоплены в подкове, и он, ничего не придумав оригинальнее, решил их ВЫСВЕРЛИТЬ. Как он собирался это делать видимо не продумал, так как гвозди квадратного сечения, вот он и стоял в раздумьях, повжикивая дрелью, тут как раз и мы подоспели. Последствия трудно себе представить. Вечером с хитрой миной подошел Касым и высказал мне резонные претензии по поводу случившегося, при этом заметив, что уже отомстил. Я направился в бокс, с ужасом представляя себе дохлого Зашинского с запломбированными дрелью зубами, но обнаружил его пригорюнившегося рядом со своей осевшей на обода Шишигой. Ко всем четырем колесам были прибиты подковы.

ВАДИМ ФЕДОТОВ

Вадим Федотов родился в богом забытом Прикаспии в 1952 году (в этом году родилась масса замечательных людей, Покровский, например).

Как и Литовкин, безуспешно учил местные языки в школах Советской Прибалтики (в бывшем Пиллау). Вместе с Акиндиновым оказался на 1-й флотилии СФ (Ара-губа), где и служил. Потом продолжал это дело на командных должностях ЧФ, который после дележа оставил без особого сожаления. Считает себя североморцем.

Первый блин

Добравшись со своим крокодиловым чемоданом до пятиэтажки, где размещались экипажи атомных подлодок, увязших в среднем ремонте, свежеиспеченный лейтенант медслужбы огляделся и перевел дух.

Итак, Полярный, Дивизион ремонтирующихся кораблей, должность целого начальника медицинской службы подводного крейсера, который через полгода должен вернуться в боевое ядро Северного Флота — все пока складывалось неплохо.

По приказанию командира, как раз покидавшего расположение части, размещен он был с маститым механиком парохода — капитаном 2 ранга, который сейчас находился с семьей. По словам дежурного, это тоже было удачей, т.к. все офицеры, включая «старых майоров» (врач понятия не имел, кто они такие), были размещены в помещениях, именуемых каютами, по 4 человека, независимо от звания и должности. Исключением были жилищные условия командира, замполита и старпома, проживавших в одиночку, и механика, делившего до недавнего времени кров с прежним майором медицинской службы, наконец-то убывшим к новому месту службы.

Напялив первый раз в жизни военно-морской китель с девственными лейтенантскими погонами, мягкими шагами любознательного котенка близорукий начмед начал свое самостоятельное движение по коридору.

Двери всех кают были прикрыты за исключением одной, ярко освещенной и выбрасывающей излишек света в сумрак коридора. Остановившись в дверном проеме, врач смутно различил сидящую за письменным столом фигуру, с желтым блином лица, излучающего, как и положено блину безграничное добродушие и приглашение к более близкому контакту. Желая ответить на этот посыл, врач, широко улыбаясь предстоящему неформальному знакомству, вкрадчиво шагнул за порог.

Вблизи блин превратился в тщедушную головенку с зачесом редких волос, уткнувшуюся в какую-то сразу видно ненужную писанину.

Возникла пауза, выдержав которую, застольная фигура вдруг заскрипела голоском повзрослевшей деревянной куклы, выкрикивавшей скороговоркой следующие суровые слова: