В начале было больно

Тогда, короче, сработала инерция движения: пока думаешь остановиться, продолжаешь идти. И рукопись пошла. А ты, ею ведомый, семенишь сзади, и до тормоза уже не дотянуться. Но для сочинений «с улицы» в издательских домах дверь – на швабре. Нужна маркетинговая целесообразность или, на худой конец, авторитетная рекомендация.

Дать её тогда мог единственный человек, находящийся для меня, волею провидения, в относительной доступности – профессор Мацих. Доктор теологии, академический исследователь каббалы и масонства, Леонид Александрович – интеллектуал высшего порядка, и его одобрение было бы мне большей наградой, чем даже помощь в продвижении.

Глава 2 В соседнюю комнату – через Сан-Паулу

Первую встречу с профессором пришлось выклянчивать. Состоялась она зимой 2005-го в киевском кафе и длилась меньше десяти минут, сопровождаясь быстрым распитием эспрессо и представлением моего шедевра изящной словесности. Вторая случилась через неделю. И шёл я на неё уже по приглашению. Шёл, не касаясь земли, смакуя восторженную профессорскую рецензию. Лавровые венки, один другого краше, скопом отвергались в ожидании того единственного – с золотым отблеском.

На этот раз кофе дополнился коньяком, а рукопись – взъерошенностью и масляным пятном, наличие которого Мацих объяснил любовью одной своей студентки к заварным пирожным: «…но весьма хороша собой. И умна. Согласись, такая комбинация, применительно к барышням, многое извиняет! Тем более, що написав ти гiвно!» Профессор иногда переходил на украинский или французский, когда требовалось без привлечения тяжёлого вооружения придать беседе миролюбие и шутливость. Меня это не спасло. Венки осыпались все разом, сплетаясь в один огромный – терновый. Сердце зашлось, по лицу разлился жарок. Я снял куртку и, умащивая её на соседний стул, думал, что нужно бы делать всё наоборот – одеваться и валить отсюда; и что вид у меня сейчас жалкий; и что недовольно оглядываться по сторонам, демонстрируя поиск виновного в некомфортной температуре, глупо.

«Я тоже стал паршиво жару переносить, – сказал Мацих, помогая мне прятать обиду. – Предлагают цикл лекций в Сан-Паулу. Но в июле, в такое пекло! Мабуть, вiдмовлюсь!» Украинский продолжал не работать, но спасение пришло! Июль! Щёки вмиг перестали пылать, исчез стук в висках, и я уверенно разлил по стаканам. Жара ему в июле в Бразилии! Да тебе ли, не отличающему лета в Латинской Америке от зимы, судить – говно ли я написал? Щас я тебя твоим Сан-Паулу уделаю! Подпущу ближе и уделаю!

«А коньяк – это типа утешения? Или из уважения ко всему живому?» – спросил я для затравки. «Годная версия. Но точнее будет – ко всему, источающему жизнь. Написал ты действительно говно. Взяться это напечатать может только потерявший приличие, или отродясь такового не имевший. Тема липовая. Сюжет вторичен. Но! Говно говном, а запаха нет. Не смотря на полную бредятину в аргументации сторон, диалоги не разваливаются. Персонажи на удивление органичны. Ты их писал с живых людей или с психиатрических эпикризов?» «С живых» – сказал я и обрадовался, как если бы позолотили весь лавр в округе.

Мацих увидел то, ради чего я и писал – ради обнаружения, насколько оно возможно, причинности людского поведения. Это было главным и для осуществления требовало любой, пусть самой примитивной коллизии – среды под взращивание опытных культур. Всё прочее, разом с писательскими технологиями не имело значения. Отсюда – такое неприглядное поле для психологических опытов: дешёвый сюжет и вымученная, неубедительная его раскрутка. Собственно, цель опуса допускала отсутствие сюжета вовсе, и даже логики повествования. Но тогда не находилось бы способов манипулировать читательским интересом, а «голубой каёмочки», всё же хотелось. Мацих всё это обнаружил, поэтому сходу и бесцеремонно выкосил лишнее, давая подняться чему-то другому, не сорному. Коньяк был не утешением, а поводом! Я снова потянулся за бутылкой:

– Ладно, с художественной литературой покончено. Но, похоже, у Вас есть, что предложить взамен?

– Поменять жанр. Уйти в какую-нибудь психологическую эссеистику!

– Что там делать без специальных знаний, без методологии?

– Очень даже есть, что делать. Требуемая степень готовности легко достижима, а умение эффективно погружаться в задачу, не имеющую чётких условий, очевидно уже сейчас. А что может быть лучшим инструментом для исследователя? Вот эта хохма у тебя… в последней главе… с эмпатией – просто кайф! Почему бы не копнуть глубже? И без беллетристических соплей!