В начале пути

Вот, исходя из предложенных условий, как обстояли тогда дела. По поводу желтухи и сейчас нет полностью устоявшихся положений. Тогда не существовало многих методов изучения патологии печени. Не знали даже, как устроена она сама. Руководитель ушел из жизни, когда работа только еще получила определенное направление. Было не с кем даже поговорить. Условий было крайне мало, главным образом не было времени. Аня работала ассистентом госпитальной хирургической кафедры в те времена, когда преподаватели были главной тягловой силой в больнице. Она вела больных, оперировала по полной программе, учила врачебную молодежь, дежурила (именно их вызывали вечером и ночью на сложные случаи), летала по санавиации, непрерывно вела группы на хирургическом потоке, читала лекции, ездила в область в прикрепленные районные больницы. Она еще с полвека занималась студенческим кружком и долго была ответственной за науку по кафедре при двух заведующих-ректорах. А вот насчет препятствий – это сколько хотите. Для клинических исследований нужна группа. В одиночку такой объём вытянуть невозможно. Соратники должны быть из разных областей медицины. Для нормальной работы необходимо хотя бы лояльное отношение со стороны деятелей больничной базы, иначе завотделением жить не даст. И нужна среда, в которой можно разговаривать. Как говорил один мудрый друг, руководителя надо постепенно понемногу обучать теме, а когда станет ясно, что он начал понимать, общаться по рабочим вопросам.

Если с клинической частью работы так и пришлось биться в одиночку, то в морфологии все равно нужен был консультант. В проблеме было много морфологии. Местные патологоанатомы сообщили, что печень на все реагирует одинаково, а желчные капилляры не видны в световой микроскоп. Понимая, что это полный отказ, Аня задумалась, с кем советоваться. И тут в случайном разговоре с малознакомой практической «патологоанатомшей» она услышала о московской звезде в области патоморфологии печени − профессоре Елене Николаевне Тер-Григоровой. Ее работы уже встречались в литературе.

В те далекие времена давали командировки в Центральную медицинскую библиотеку. Аня немедленно отправилась в Москву и прямо с улицы, без предварительной договоренности и рекомендаций, явилась в морг Морозовской детской больницы пред очи Елены Николаевны. Их лаборатория помещалась в одноэтажном деревянном корпусе, построенном в прошлом веке для этой цели. Вход в рабочее помещение был вместе с морозными клубами прямо со двора, без передней или сеней. Е.Н. в ответ на просьбу поговорить по теме немедленно согласилась – она сама была заинтересована в изучении этой патологии. Так определилась Анина дальнейшая судьба в науке.

Из разговоров позже выяснилось, что Е.Н. с мужем-отоларингологом приехали в Москву в возрасте под пятьдесят лет из Баку, где была давно налаженная жизнь, по приглашению академика Скворцова. Его авторитет был так велик, что они, оба кандидаты медицинских наук, согласились жить какое-то время в общежитии. Е.Н. поначалу пришлось занимать лаборантскую должность. Сын к тому времени окончил школу и поступил в Московский медицинский институт. Когда был построен район у метро «Сокол», где поместились уволенные от должностей руководители разных ведомств и рангов, а также члены ЦК Каганович, Молотов и др., бакинцы купили там кооперативную двухкомнатную квартиру. Это мероприятие Е.Н. называла «раздетые камнем», по аналогии с книгой Ольги Форш («Одетые камнем»). Постепенно у Ани стало складываться впечатление о работе и жизни руководительницы.

Е.Н. происходила из смешанной семьи. Отец – армянин, мать – еврейка. Для того чтобы брак был законным, матери пришлось креститься, иначе бы их не повенчали. Кроме того, вероятно, это упрощало получение ею высшего образования. Мать была из первых женщин-врачей в России. Е.Н. рассказывала, как они спасались от геноцида в Армении.

Руководительница страдала очень тяжелой формой перфекционизма. Всё надо было делать только по наивысшему разряду. Из-за этого тянулось время и часто страдало дело. Её мама называла дочь, золотую медалистку в дореволюционной гимназии, «неуспевающей». Такой Е.Н. и осталась навсегда. Она забавно припомнила, как поступала в гимназию. Всё было хорошо, за исключением двух ошибок в экзаменационном сочинении. Вместо слов «форма» и «фартук» она написала «ворма» и «вартук», чем её долго поддразнивал брат. Она и сама замечала, что путает эти буквы. Прошли годы. Сын закончил институт, решил работать в патанатомии и был направлен в районную больницу. Чтобы помочь на первых порах, Е.Н. поехала с ним. Диктуя ему протокол первого вскрытия, она обратила внимание, что он всё время что-то поправляет при письме. На вопрос: что именно, он ответил:

– Да вот, всё время путаю буквы «в» и «ф». – Тоже «ворма»−«вартук»? − Поудивлялась и рассказала это своему племяннику, сыну брата.

– Ну, и что? Я тоже их всегда путаю, – ответил родственник, ничуть не удивившись.