В начале жатвы

Река молчаливо несла свои воды. Она в этом месте была неширокая, всего каких-нибудь сто пятьдесят метров. Плещевеня знал, что километрах в двух отсюда на берегу остались трупы наших бойцов, пытавшихся днем с ходу взять водную преграду. Это произошло сутки назад, и за это время гитлеровцы, несомненно, хорошо укрепились, подтянули резервы. Трудными стали теперь эти сто пятьдесят метров!

А позади, когда затихли выстрелы, Плещевеня уловил знакомый гомон ночных птиц на плавнях.

Кому и что делать после переправы, было давно распределено, но теперь тот берег казался майору недостижимым. Он испугался этого своего настроения, но берег, с которого только что строчил пулемет и взлетали в небо ракеты, теперь вызывал в душе чувство неоправданного самопожертвования. Плещевеня сжал кулаки, и глаза его в темноте вспыхнули упрямыми огоньками; он боролся с собой, со своею слабостью, которая начинала закрадываться в душу. Он делал все, чтобы вернуть недавнюю уверенность, потому что от нее зависела победа.

И чем больше вот так, замерев, лежал в тростниках и на бревнах плота его батальон, тем спокойнее становился и сам Плещевеня.

Над рекой установилась тишина. Бойцы лежали уже больше часа. И вдруг справа, далеко за изгибом реки, поднялась бешеная пальба и покатились глухие крики. Это бойцы второго батальона, поддерживая Плещевеню, вызывали огонь на себя.

Майор только качал головой, приглядывался и прислушивался. За несколько километров отсюда над рекой загорались и гасли ракеты и трассиры то и дело прорезали тьму. Тут же по-прежнему стояла тишина.

Майор положил перед собой автомат и приказал отталкиваться от берега. Никто не поднялся на плоту. Даже те, кто держал в руках длинные шесты, работали ими сидя. Плот медленно повернулся, вышел на чистую воду. Еще несколько метров, и вот уже впереди только река. Не более ста пятидесяти метров! Майор подсчитал, что примерно через четыре минуты немцы выпускают по ракете. Плот тронулся как раз тогда, когда в небе погасла последняя ракета. Пока он выходил из заводи, прошла минута. Теперь за какие-нибудь три минуты надо было проплыть целых сто пятьдесят метров. А что будет, если враги осветят реку раньше? И Плещевеня шепотом поторапливал:

— Быстрее, быстрее!

Этого и говорить не надо было. Бойцы с шестами работали ловко и быстро. Плот уже вынесло на середину реки, вот впереди зачернел лозняк, а за ним и взгорье. Плещевеня возбужденно вглядывался в заросли, приближавшиеся с каждой секундой. Близко булькало течение, шевелилась спина солдата, напряженно работавшего шестом.

Плот с шумом врезался в лозовые кусты без единого выстрела, без крика — при полной тишине.

— За мной! — прошептал майор, но так, чтобы все слышали, и прыгнул, как ему показалось, на землю, а на самом деле в воду.

Вспыхнула ракета, и противоположный берег, река, плот и весь его батальон стали видны как на ладони. Кто-то испуганно крикнул впереди по-немецки, какое-то мгновение Плещевеня слышал торопливый бег, который все отдалялся, и вслед за этим крики, выстрелы и взрывы гранат потрясли воздух.

Берег был обрывистый, в ямах — совсем не такой, каким он казался в бинокль, и Плещевеня, а вслед за ним и бойцы чутьем находили узкие тропки к немецким окопам. Впереди в свете ракет и взрывов то и дело мелькала долговязая, сухощавая, сутуловатая фигура, которая казалась майору хорошо знакомой, но майор, утомленный бессонными ночами, никак не мог узнать, кто это. И они оба, словно завороженные, бежали к тому месту, где в темноте торопливо и часто вспыхивали синие огни пулемета. Майор понял, что не один он нацелился на этот пулемет, а и вот этот хоть чем-то и очень близкий, но неуловимый для памяти человек. Автомат в его руках, как и автомат Плещевени, вспыхивал то справа, то слева. Наконец боец задержался, быстро взмахнул рукой и так же быстро упал ниц, а вслед за ним, догадавшись, упал и Плещевеня. Раздался взрыв, просвистели осколки, впереди что-то глухо обвалилось, и пулемет умолк.

Потом они вместе вскочили в окоп и побежали один вправо, а второй влево по окопу, и тут Плещевеня понял, что его напарником, этим близким и очень дорогим человеком, был комсорг Забилла. Невольно вспомнилось, как стоял он под пулями в реке с беспомощно вытянутыми руками и как его лицо все более бледнело, а потом как ловко выбрал он момент и взобрался на плот.

Впереди бежали, и было слышно, как падали фашисты. После третьей траншеи Плещевеня выпустил ракету и увидел перед собой лощину, по которой, спотыкаясь, бежали отступающие. Дальше идти было нельзя. На этом взгорье надо было остановиться и ждать подкрепления. Выстрелы утихали.

Тогда Плещевеня пустил еще две зеленые ракеты, что означало: батальон успешно выполнил задание. После этого он торопливо начал обходить траншеи, узнавая в темноте бойцов, расставляя их на случай контратаки.

2