В неведении (СИ)

Верные псы её величества выкидывают мальчика в шторм, и звон часов оглушает. Он уже знает, что время вышло, а потому, когда вновь видит последствия своих ошибок, обессиленно оседает на пол, и лишь отчаянно роняет слезы, понимая, что не сможет это исправить. Не сможет смириться, жить как раньше, вновь забыть или вовсе выкинуть из головы как ненужный мусор. Он больше не сможет смотреть в лживые глаза принцессы, слыша при этом её «всё будет хорошо». Не сможет больше искренне кланяться королю и королеве, помня как они закрывали глаза на проблемы. Не сможет больше взглянуть на фрейлину, чувствуя, как с каждым её появлением ломается его сердце. Теперь он наконец понимает, что сбросило его в пропасть, что произошло с его семьей и чья это вина.

Рядом медленно возникают различные смеси, приборы, буры, которыми он пытался разрушить янтарную тюрьму. В паре сантиметров от него даже появился засохший много лет назад Солнечный цветок, что также не принес пользы. Взяв его в руку, алхимик со слабым удивлением отметил, что совершенно точно знает, откуда достал его и как тогда его упрашивала блондинка оставить реликвию и не совершать очередного необдуманного действия. А он, ясное дело, не послушал.

С улицы вновь раздаются яростные вопли и шум созданных им самим роботов. Теперь он знает, что то кричат солдаты, безуспешно пытающиеся вернуть свою похищенную королеву. А ведет их, несомненно, дочь капитана. Где-то за спиной раздается звон и шорох, а когда Вэриан всё же оборачивается, королевская чета уже счастливо обнимается, радуясь очередной победе. В его голове гулко бьется мысль, что это нечестно, несправедливо, неправильно. Он обязан страдать, его отец, вероятно, уже встретился на том свете со своей супругой, а виновница появления этих проклятых камней вновь улыбается, прижимаясь к отчей широкой груди. Разве так и должно быть?

Очнулся алхимик лишь тогда, когда черная субстанция, схожая со слишком густыми чернилами, образовала смоляного гиганта, в котором медленно тонул сам мальчик. Он разрушал всё вокруг, надеясь, что если отстраниться от всего, что когда-либо любил, адская боль уйдет. Он искренне верил, что уничтожив источник этой самой боли, слезы остановятся, он искренне молил, чтобы это скорее закончилось, чтобы все чувства ушли, чтобы его пустая жизнь вернулась. Он готов был задыхаться, захлебываться в своей ненависти, что чернилами наполняла легкие. А увидев полный страха взгляд зелёных глаз его Кэсси грязной предательницы, ненависть и боль сжали сердце настолько, что мальчик окончательно утонул в собственной тьме.

В серебряных кандалах, что сковывали его дымчатые руки, отражался он сам, словно тень, слегка подрагивающий и не имеющий четких очертаний. Единственное, что было в нем постоянно и нерушимо, так это озлобленно, но в тоже время печально опущенные уголки губ, и стекающие с лица столь же черные капли, похожие и на слезы и на чернила одновременно. Шагая по хрустящим осколкам собственного мира, его — точнее то жалкое подобие прежнего Вэриана, что осталось теперь темным силуэтом, едва ли напоминающим милого мальчика — неизбежно вели к деревянной повозке.

А он абсолютно точно знал, что его не удержат. Ведь ему больше нечего терять.

Вэриан резко распахнул глаза. Вокруг была кромешная тьма, казавшаяся почему-то очень густой и вязкой, словно старый кленовый сироп. Эта тьма была намного чернее и непрогляднее обычной. Даже воздух, и тот словно свернулся прозрачным невидимым комом, нехотя просачиваясь в тяжело вздымающиеся легкие. Сердце в истощенной груди быстро колотилось в такт каплям, барабанящим по крыше замка. Где-то далеко слышались тяжелые раскаты грома, и мальчик различал во мраке секундные вспышки света — похоже, снаружи во всю бушевал шторм. Зрачки потихоньку привыкали к темноте, но очертания комнаты четче не становились — глаза были плотно укрыты пеленой слез. Вэриан моргнул несколько раз: пара горячих струек покатились по его холодных, бледных щеках и попали в уши, вызывая неприятное, щекочущее ощущение. Тело ныло, словно он несколько часов выполнял какие-то жутко сложные упражнения, а кровать, на которой он лежал, казалась ужасно жесткой, словно была сделана ни из чего другого, как из камня.

Но все эти, честно говоря, не самые приятные чувства нисколько не волновали проснувшегося посреди ночи алхимика. В его голове шла непрекращающаяся борьба. Борьба с собственными мыслями. Каждая из них наперебой с другими пыталась занять главное место в голове своего хозяина. Но прежде, чем Вэриан успевал хорошенько обдумать очередную мысль, секунду назад появившуюся в его голове, как она исчезала, а на смену ей приходила другая, ещё более странная, шокирующая и непонятная. Мыслей были миллионы, одна сумасшедшее другой. Не меньше было и вопросов, заставляющих сердце то бешено колотится, то замирать от страха. И эти вопросы, казалось, уже долгое время таившееся на задворках его сознания, больше всего не давали ему покоя.