В неверном свете

Тойер вспомнил про свою эйфорию — она улетучилась. Это потрясло его — но не слишком. С появлением на сцене квашни-мамаши вернулось то, что у него отбивало всю радость жизни. Власть тупости, упрямство дохлой мухи на медовой коврижке. Храбрость стариков, которые способны обругать молодых только за их молодость. Веселая ненависть к иноземцам в кругу близких или единомышленников: никчемная болтовня в манере Зельтманна. Когда Ян Ульрих победил в Тур де Франс, все внезапно заделались велосипедистами, когда Гитлер занял Польшу, радости не было предела.

Они шли мимо сумрачных старых корпусов Ландфридгеленде.

— Прежде тут была табачная фабрика, — пробурчал Хафнер. — А теперь диско, пиво за бешеные деньги.

…Всякая скотина ездит на велосипеде. Команда «Телеком»…

Тойер остановился:

— Бэби Хюбнер. Это он. Он был тогда в «Круассане». «Тогда я им сказал не все…»

И вот опять на комиссара вопросительно смотрели несколько человек. Он пояснил ход своих мыслей и напомнил про записи Лейдига о том, что есть некий человек из джазистов, называет себя Бэби Хюбнер и носит телекомовскую велосипедную кепку, а еще рассказал о том, что мимоходом подслушал, когда сидел с Хорнунг возле «Круассана». Сколько недель назад это было?

— Сегодня в полдень, — напомнила ему подружка.

— Верно, — подтвердил Тойер. — Значит, того типа надо еще раз встряхнуть…

— Чао! — крикнул Хафнер и рысью припустил к Старому городу.

— Но не сейчас! — вдогонку крикнул Тойер. — Мы слишком торопимся!

Не знав при жизни доли божественной,
Душа покоя в Орке не ведает,
Но если я святыне сердца —
Песне придам совершенство, будешь
Ты мне желанно, царство безмолвия!

6 января 2001 г.

Мой мастер, снова я читаю стихотворение Гёльдерлина, на этот раз его вторую строфу. Божественного права у меня нет, но я подумала, что получила божественный подарок. Ну и что? Что из этого? Или я сделала что-то неправильно? Ты стал другим, тебе это доставляет больше удовольствия? Сегодня день Богоявления, Трех Королей — ты мой король? Ты все еще мой король?

Когда я была маленькая, мы праздновали этот день; непременно пекли плетенку, а в один кусочек прятали монетку. Тот, кто ее находил, становился на тот день королем и распоряжался, кому и чем в семье заниматься, во всяком случае, я понимала это так. Я волновалась сильней, чем на Рождество, мечтала когда-нибудь получить эту монетку и стать королевой. Но годы шли, а я никогда не находила монетку. Когда мы в последний раз совершали тот ритуал — тогда я уже была совсем взрослой, — мне выпало долгожданное счастье, но так, как у меня это всегда происходит. Я слишком жадно вонзила зубы в пирог — и сломала зуб. Кровь закапала на тарелку, я смотрела на нее. Старший брат отпустил свою обычную шутку, как всегда. Я рассказывала, что у меня есть брат? Что же ты тогда обо мне знаешь? Что мы знаем друг о друге?

Теперь, когда ты создал меня, когда ты передал мне то, что вытекло из меня с кровью в тот день Богоявления, все это нарастает во мне, словно второе существо.