В ночном саду

– Прошло совсем немного времени после расставания с Гасаном, как мы встретили Эхинея… Это не очень интересная история: корабль встречает чудовище и либо спасается бегством, либо становится пищей. Нас проглотили целиком, и мы оказались в этом странном море. Время здесь почему-то течёт медленно, хотя снаружи прошли сотни лет. Из морских желудей никто не вылупился, а мы почти не состарились, ничего не изменилось. Мы ели существ, которых заглатывал Эхиней; вы удивитесь, узнав, скольких тюленей и акул он проглотил! Недостатка в еде у нас не было. Иногда ему попадались другие корабли. Но нас никто не искал, как вы.

Женщина-тень подошла к Святой и положила ладонь на рукоять меча. Седка узнала её по огненной коже: Халуд.

– Вы пришли вовремя, – гортанно проговорила она, точно языки пламени заплясали. – Наверное, вас послала сама судьба. Видите, твари ворочаются внутри яиц? Скоро они родятся, клянусь лампой Кашкаша!

– Всё верно. Думаю, завтра… У меня есть кое-какой опыт с вылупляющимися птицами. Желуди стали очень большими, и видно, что внутри каждого трепещет что-то чёрное. – Святая оценивающе взглянула на четверых чужаков. – Мы собирались бежать. Вы поможете нам или воспрепятствуете?

Сигрида будто подавила желание упасть на колени.

– Я сделаю всё, что смогу, госпожа.

Грог рыгнула.

– Выбора у нас нет, так?

– Ты, старая форель! – раздалось из трюма, и вскоре говорившая появилась на палубе. Это была женщина с волчьим хвостом, оленьими ляжками и яркими синими крыльями. Магадин быстрым шагом приблизилась к лохани магиры, её глаза сверкали.

– Я велела тебе привести мой корабль домой в целости и сохранности, а ты привела его сюда, чтобы разломать на кусочки? – взревела она.

– Что?! Глянь на эту банду – они меня похитили! – Грог отвернулась, взволнованная, и начала ковырять чешуйки на своём фиолетовом хвосте. – Я собиралась отвести его назад, клянусь! Но они заставили меня вернуться сюда. И разве ты не должна меня благодарить за то, что нос и корма на прежних местах? Кроме того, сложно было предполагать, что ты выживешь! А мёртвые не жалуются.

Халуд нахмурилась.

– Мы выловили её из желчи полумёртвую, но брать на борт монстров – священный долг, возложенный на нас старой Томомо… Мы записали её в команду, и теперь она одна из нас.

Магадин обняла лохматой рукой дымчатую талию джиннии.

– Приятно быть частью команды и не управлять каждым парусом в одиночку. Частью команды, а не пленницей, не девой и не грузом. Я умерла внутри кита, и меня волной вынесло на палубу рая. Это лучшая смерть, о которой можно просить, и я надеюсь ещё долго оставаться мёртвой.

Она улыбнулась и завиляла хвостом, усталые морщины на её лице разгладились.

– Теперь, когда мы все семья, – проворчал Эйвинд, – не лучше ли заняться подготовкой к тому, чтобы это чудище нас срыгнуло?

– Отличное предложение, – сказала Святая.

Через несколько часов оба корабля отбуксировали через море желчи ближе к пасти Эхинея. Эйвинд и Грог остались на борту корабля девы-бестии, а Сигрида и Седка держались пираток. Китовые усы висели в отдалении, как блестящий занавес. Было слышно, что снаружи шумит море.

– Сначала надо поднять чудище, – негромко проговорила Святая. – Халуд?

Джинния натянула тёмный изогнутый лук, так что он почти превратился в полную луну, и запалила стрелы от своего живота; потом выстрелила прямо в нёбо киточерепахи. На миг показалось, что стрела растаяла в тумане без единого звука. Но вдруг раздался негромкий стук, которому ответило эхо, и тварь, застонав от боли, начала подыматься сквозь воду, чтобы уничтожить причину неприятных ощущений.

– С чего мы взяли, что они вылупятся? – прошептала Седка, вцепившись в руку Сигриды, чтобы успокоить колотящееся сердце.

Святая, выглядевшая мрачной и счастливой одновременно, вытащила кинжал из ножен, привязанных к бедру.

– Мы не позволим им канителиться. Скорлупа должна быть достаточно тонкой, чтобы они смогли её пробить изнутри… Значит, мы можем пробить её снаружи. Добудь себе нож, девочка.

Грог крикнула Эйвинду, чтобы тот подтащил её к борту корабля, и начала разбивать желуди-яйца, бросая гарпуны. Каждое живое существо на «Непорочности» рубило, царапало, резало, разбивало яйца. Халуд касалась пальцами то одной скорлупы, то другой, и те окутывались оранжевыми язычками пламени. От болезненного треска Седку чуть не стошнило, а запах был ещё хуже – как мясо с душком. Поначалу дело шло медленно, и лишь несколько чёрных птенцов выпрыгнули из своих раковин. Но затем пасть Эхинея заполнил шелест тысяч крыльев, который удваивался и утраивался эхом, превращаясь в ревущий гром.