В ночном саду

Мальчик прислонился к стене башни, внутри у него всё кипело. Он пытался восстановить историю в памяти, но воспоминания путались, просачивались одно в другое, как акварель. У Гнёздышка были странные глаза девочки-рассказчицы, и не удавалось припомнить даже такую простую вещь, как цвет Чудища.

Привстав на цыпочки, мальчик потянулся к подоконнику и уставился на простиравшийся внизу Сад, чтобы хотя бы поглядеть на верхушки кипарисов, под которыми могла лежать девочка. Деревья были высокими, точно перьевые ручки в чернильницах, ночной ветер медленно их колыхал. И они были красивыми, потому что она, наверное, отдыхала под одним из них.

На самом деле девочка не отдыхала, а стояла на ухоженной траве у подножия высокой серой башни и пристально смотрела на беспомощного мальчика широкими и тёмными, как совиное горло, глазами.

Девочка молча наблюдала за ним. Возможно, она сумеет взобраться на вершину, цепляясь за шероховатые камни и плющ, и спасти мальчика. Хотя ей не доводилось слышать о подобном. На мгновение она позволила заполнить и согреть себя мыслью о том, что он искал её.

Когда совсем стемнело, она сунула ногу в одну из трещин между камнями и полезла вверх.

Мальчик слышал, как она карабкается по плющу и крапиве, которыми обросла башня, и разволновался, чувствуя её приближение: устыдился того, что она снова его выследила. Нужно прыгнуть, точно! Сломанная нога – не такая уж трагедия.

Конечно, это не имело значения. Девочка была здесь, а это значило, что он ей не безразличен. Дело не только в том, что ей хотелось рассказывать свои истории: она должна была по нему скучать. Эта мысль взошла в нём как ослепляющее солнце. Раздосадованный, он отбросил её и подготовил самое благожелательное, но достойное выражение лица человека, знающего себе цену.

Взобравшись на подоконник, мокрая от пота, девочка не вошла внутрь, а устроилась там, словно не до конца прирученный попугай. Видимо, она боялась не только его, но ещё и быть пойманной: до сих пор наказание принимал мальчик, а если бы её поймали во Дворце, скорее всего, убили бы. От внезапного открытия и восхищения её смелостью у него перехватило дыхание. Девочка снова его превзошла.

– Я… я знаю, ты хотел услышать остаток истории… – прошептала она, и он почему-то почувствовал стыд. Впервые, будто забирал у неё что-то ценное и беспокоился лишь о блеске добычи.

Тем не менее девочка снова завела свой рассказ, и её голос заполнил комнату как звуки медного колокола. Мальчик закрыл глаза.

Сказка о Принце и Гусыне (продолжение)

– Я сдержал слово, – сказало Чудище. – После того как мы расстались с Ведьмой в её Долине, я отвёз Магадин в посёлок Мурин и устроил так, что её взяли на один из кораблей, чинить паруса. Говорят, она справляется – с учётом всех обстоятельств, конечно. Оставалась вторая часть двойной цены, которую Ведьма назначила за мою жизнь. Ты, должно быть, понял, что я связан словом чести и должен отдать шкуру. Теперь мы в расчёте.

Болотный король плюнул и проворчал что-то вроде кхм-кхм со своего насеста.

– Я нахожу это весьма и весьма неприятным! – Он устремил на Чудище обвиняющий взгляд; его глаза сверкали как угри, хлещущие хвостами. – Эта жуткая женщина тебе понравилась! Ты счёл её красивой! Это противоестественно! Думаю, ты влюбился! Как отвратительно… Ты же знаешь, что другие монстры никогда не поддержали бы тебя. Дева-бестия – одно, но человеческая женщина?! Как бы там ни было, по-моему, она тебе нравится больше меня. Не припоминаю, чтобы ты мне предлагал свою шкуру, даже когда я хотел убить несчастную саламандру, причинившую множество проблем прошлой весной.

Чудище тотчас полезло мириться и легонько боднуло Болотного короля, испачкав густой кровью его жесткую бороду.

– Малыш! Ты же знаешь, что тебя я люблю больше всех. Я решил стать твоим придворным – твоим, а не чьим-нибудь. Она ничто, мимолётное увлечение, – да что там, и не увлечение вовсе! Я восхищался ею в эстетическом смысле, вот и всё! Не злись. И не завидуй ей. Ведь у нас с тобой полным-полно забот.

Болотный король слегка приободрился, хотя продолжал пофыркивать. Вдруг он встрепенулся и кинулся прочь от Принца, бросив напоследок:

– Что ж, парень, тебе пора забрать свою добычу и, выражаясь вежливо, убраться. У нас, видишь ли, дела государственной важности.

Леандра оставили посреди болота, промокшим до пояса и со шкурой, от которой начало исходить то, чего не было поначалу, – зловоние.

Был уже почти вечер, и Принц не без угрызений совести решил, что, раз Эйвинда в скором времени ожидало предназначенное ему приключение, необязательно возвращаться в таверну, чтобы доставить послание. Возможно, всё уже случилось, чем бы оно ни было. Он пообещал себе отправить туда посыльного, когда всё закончится.

Это почти успокоило его совесть.