В новый день

Разумеется. Никто не мог и секунды прожить, чтобы не обновить свой статус, не выставить свое сальное довольное рыло, употребившее свежую порцию углеводов. Все были подписаны друг на друга, каждый мог превосходно слышать чужую немоту и обмениваться своими пустыми идеями. Ты ничего не знаешь, и я ничего не знаю — давай поговорим об этом! Снежным комом нарастала информация, только вот снег этот был желтым. Блоггеры писали про блоггеров, писавших о блоггерах, цитировались высказывания, повторяющие друг друга, новости создавались неизвестно откуда и пропадали в никуда, общения было так много, что социализация становилась рутиной. Рабочие места людей для людей, занятых обсасыванием (или «техподдержкой») всего этого, плодились, как бактерии в кишках дохлой собаки. Суперсовременные телефоны и планшеты уходили в прошлое — теперь даже без рук можно было кататься на этом велосипеде цифр и сигналов. Только вот оказалось, что это никакой не велосипед, а крутил ты педали в деньгокачательной динамо-машине. Я надеюсь, всем теперь понятно, кто пролоббировал отмену запретов на все виды оружия. Постепенно эти корпорации становились все жирнее и отмороженнее, им надо было расширять рынки сбыта, а также искать себе рабочую силу еще дешевле, сегрегация становилась все хлеще и хлеще, никто не хотел работать руками, никто ничего не знал, все слепо верили тому, что пишут «независимые» источники в Сети, уже не надо было двигать руками, чтобы управлять этими марионетками — и все вот эти разрозненные события привели к войнам.

Ты воевал?

Да. Я верил — тогда верил — что сражаюсь ради будущих поколений, что мои друзья умирают ради чего‑то светлого, мягкого и теплого, что я убиваю мерзавцев, а мы — герои. На самом же деле толпы сопляков с одной стороны стреляли в таких же сопляков с другой.

Ты технофоб?

Нет. Техника не делает людей поверхностными и жадными эгоистами, просто поверхностные и жадные эгоисты — ее главный потребитель, который и диктует моду. На уровне и спроса, и предложения. Машины не настолько умные, чтобы как‑то изменить тебя. Все дело лишь в том, что все стремятся забить поглотившую их пустоту. Думают за тебя. Как часто вы спрашиваете себя «зачем мне это?», «какая мне от этого польза?», «нужно ли это на самом деле?». Тебе просто говорят: «Бери!». А ты спрашиваешь «Сколько с меня?». И так повсюду: информация, искусство, технологии, половые партнеры, наркотики, импланты.

У всех импланты?

Практически. Но больше денег этим компаниями приносят технонаркотики — точнее «стимуляторы и тонизирующие средства для поддержки функционирования имплантированных улучшений». В народе — «тоники».

Что они из себя представляют?

Частично стимуляторы, частично ингибиторы. Наномашины, которые корежат твои чипы, и тебе нужно новые и новые порции, чтобы сбалансировать все это дерьмо. Цикличность — главный двигатель экономики. Побочные эффекты — кратковременная эйфория; в моем случае — улучшение концентрации.

Почему ты думаешь об этом?

Потому что я и сам не прочь насладиться продуктом, производимым мерзавцами, на которых я и работаю.

Как так вышло?

Благодаря им, я обманул смерть. Можно сказать, я обязан им жизнью. Но если б я прочитал то, что написано мелким шрифтом в контракте о продаже моей души, я бы подумал дважды. Всегда думай дважды, друг мой. Но чувства долга тут нет.

Что именно произошло?

Итак, я тогда еще был в Армии. Убивал людей, меня хлопали по плечу и говорили: «Давай так же, только еще больше». Во время гастролей нашего цирка-шапито цвета хаки я отравился свинцом, подавился шрапнелью. Обычное дело.

И как ты выжил?

Она помогла мне. Она создала меня с нуля. Она дала мне вторую жизнь. Воссоздала меня по кусочкам. Был ли я ее подопытным кроликом или нет — не знаю. Мы были знакомы еще до этого (я уже рассказывал обстоятельства нашей первой встречи). Из‑за чего‑то она решила, что я достоин стать монстром мисс Франкенштейн.

Я так понял, она работала на ту компанию, чей заказ ты сейчас выполняешь, так?

Именно. Она была ведущим специалистом по кибернетике и прочим делам — слишком много заумных слов, которые я так и не смог запомнить. Хотя меня всегда ждал какой‑нибудь приятный бонус, если я мог без запинки назвать ее должность. Да уж. Когда мой обуглившийся труп доставили к ней на стол, она совершила чудо, неподвластное доселе: воскресила почти мертвый мозг, заставила биться разорванное сердце, вдохнула жизнь в застывшие легкие. С ней я заново учился ходить, говорить, есть, думать. Жить. Она была все время рядом.

Ты любил ее?

Это было чувство совсем иного рода. Она была светом, все остальное было тьмой. Я думаю, что «Любовь» в данном случае — слишком пошлое слово.

Она тебя любила?

Хотелось бы мне так думать. Она ни разу этого не сказала. Мол, «чтобы потом больнее не было». Она всегда говорила, что верит в меня, что не ошиблась во мне, что я тот, кто нужен — вот от этого как раз и стало больнее. Словно все нервные окончания окунули в уксус.

Какой она была?