В объятьях олигарха

Думаю, мое согласие интересовало его примерно так же, как меня цвет его нижнего белья. Общаясь с Верещагиным, я пришел к выводу, что он не видит во мне равноценного собеседника и, обращаясь ко мне, разговаривает как бы сам с собой, разыгрывая короткие интермедии для собственного развлечения. Для него, как и для Оболдуева, я был всесо лишь забавным человеческим экземпляром, страдающим повышенной, ни на чем не основанной амбициозностью. Суть в том, что российское общество уже лет пятнадцать как разделилось внутри себя на тех, кто грабит, и на быдло, чернь, которая по старинке пытается заработать деньги трудом. Это разные миры, и между ними неодолимая пропасть, которая день за днем углубляется. Грабители, расписавшие страну в пулечку и рассовавшие выигрыш по бездонным карманам, естественно, не считают остальных за полноценных людей, что и понятно, но и быдло инстинктивно отвечает им взаимностью. Я сам не раз ловил себя на том, что, увидев на экране какую–нибудь до боли знакомую сытую, самодовольную рожу, вещающую о святой частной собственности, о правах человека и т. д., испытываю желание перекреститься и в испуге бормочу: «Чур меня! Чур меня!»

Приехали на «Динамо», долго петляли переулками и очутились возле каких–то складских помещений, огоро

женных железным забором с каменными воротами. Гарий Наумович сказал охраннику несколько слов через спущенное стекло, и тот опрометью бросился открывать. Подрулили к кирпичному домику с металлической входной дверью с электронной защитой. Гарий Наумович позвонил — ее тут же открыли.

Комната, где проводилось дознание, была большая, с обитыми пластиком стенами, с необычным черным (резиновым?) покрытием на полу. Посередине длинный, наподобие операционного, стол, вокруг разная аппаратура, по всей видимости особого назначения. Одна стена сплошь заставлена стеллажами, тоже с разными инструментами и приборами, у другой стены медицинский шкаф со стеклянными дверцами. В комнате, когда мы вошли, находились трое мужчин, все примерно одинакового возраста, за пятьдесят. Один в белом халате. Четвертый мужчина, обнаженный до пояса, с унылым лицом, испачканным кровью, сидел в кресле в характерной позе пытаемого бизнесмена, руки пристегнуты к подлокотникам изящными браслетами. Наверное, это и был не кто иной, как коммерческий директор «Голиафа» господин Пенкин.

Гарий Наумович представил меня присутствующим — генералу Пучихину и двоим его ассистентам — как референта по конфликтным проблемам. Вряд ли он сам мог объяснить, что это означает, но генерал почему–то сразу проникся ко мне доверием. Пожаловался:

— Черт знает что такое. Пятый час бьемся, а воз, как говорится, и ныне там. Упертый сучонок.

— Сыворотку вводили? — спросил Гарий Наумович.

— А как же. Прекрасный французский препарат нового поколения… И током пробовали растормошить — никакого толку. Я уж думаю дедовский метод применить: подвесить на растяжку да яйца оторвать.

Вид у генерала был внушительный: короткий ежик над низким лбом, светлые глаза, подернутые звериным холодком. Так как он продолжал смотреть на меня, я поинтересовался:

— А что вы, собственно, хотите от него узнать?

— Да, в общем, ничего, нам и так все известно. Мокрушник хренов. Но хозяин настаивает на чистосердечном признании. Чтобы все, как говорится, по закону. — Генерал повернулся к креслу и в сердцах замахнулся кулаком.

— У-у, подлюка! Будешь признаваться или нет?

Коммерческий директор, внимательно прислушивающийся, испуганно вжал голову в плечи и захныкал:

— Не в чем признаваться, Иван Иванович. Навет все это. Вам самому потом стыдно будет. Невинного человека терзаете.

— Вот, извольте. — Генерал в отчаянии развел руками. — И так все время одно и то же. Навет, завистники… Кончать с ним надо. Что нам тут, до ночи маяться? Гарик, позвони хозяину, пусть дает добро.

— Бесполезно, Иван Иваныч. Вы же знаете, какой он щепетильный в этих вопросах.

Ассистент в белом халате (Юрий Карлович, кажется) несмело предложил:

— Иван Иванович, может быть, по маленькой для променаду?

— И то правда, господа, — оживился генерал. — Прошу следовать за мной.

Следовать пришлось недалеко — в угол комнаты за пластиковую ширму, разрисованную алыми гвоздиками. Там обнаружился стол с водкой и закусками. Мы все пятеро удобно расположились на низких железных табуретках. Второй ассистент, богатырь с шеей, равной моему туловищу, — его звали без имени и отчества, а просто Купоном, — разлил водку по серебряным стопарикам. Когда все выпили, генерал поделился своими соображениями. По его мнению, допрос продвигался туго по той причине, что негодяй боялся своих сообщников из «Пересвета» больше, чем Оболдуева. Для этого у него были веские основания. Киллеры–охранники из «Пересвета» славились своей неумолимостью и любое нарушение контракта воспринимали как личное оскорбление.