Деймон отвернулся и посмотрел куда-то вдаль, пытаясь вспомнить то, что происходило с ним накануне, но воспоминания приходили лишь какими-то отрывками: настойчивый голос Елены, просивший приподняться и проглотить очередную таблетку, который он слышал сквозь сон, кислый привкус лимона на губах, какие-то вопросы врачей бригады «Скорой помощи», а затем — наконец наступившее облегчение, которое все-таки не сменилось новой волной жара после того, как они уехали.
— Ты ничего не помнишь? — с беспокойством спросила Елена, и Сальваторе вновь перевел взгляд на нее.
— Ну почему…помню, — пробормотал он. — Помню, как у меня задница от укола болела…
Елена не смогла сдержаться от усмешки. Деймон, определенно, не был бы Деймоном, если бы не пустил фразу наподобие этой.
— Как ты сейчас себя чувствуешь?
— Терпимо.
— Деймон, там, на кухне… Я сварила овсянку. Ты же ее любишь, — неуверенно сказала Елена. — Иди поешь.
Деймон всегда с удовольствием ел то, что готовила Елена, потому что в этом деле ей, пожалуй, действительно равных не было, подавала ли она на стол обычную кашу по утрам или же готовила намного более сложные блюда наподобие утки по-пекински, которую так любил Стефан. Но сейчас о еде не хотелось даже говорить: к горлу подкатывала тошнота.
— О, нет, — Деймон поднял согнутые в локтях руки и, поджав губы, опустил голову. — Я пас.
— Я понимаю, что сейчас еда — это последнее, о чем тебе хочется думать, — осторожно проговорила Елена, и в ее голосе звучало искреннее сочувствие, — но тебе, правда, нужно поесть. Организм и так ослаблен, а список препаратов, которые тебе нужно будет принимать еще минимум несколько дней, внушительный.
Деймон взглянул на нее исподлобья. От этого показалось, что он вот-вот обиженно захнычет, и в этот момент он напомнил Елене милого маленького ребенка, которого держали дома из-за гриппа уже, по меньшей мере, несколько недель и который ждал лишь одного: чтобы его наконец отпустили на улицу. Прежде Елена не думала, что он сможет напомнить ей о чем-то трогательном… Но сейчас Деймон казался чуть ближе. Он тоже болеет. Терпеть не может уколы. Становится немного капризным во время простуды. В этот момент его образ стал чуть более…понятным. И Елена изо всех сил старалась держаться за него.
— Съедать целую тарелку необязательно. Хотя бы пару ложек.
Деймон внимательно наблюдал за Еленой и поражался тому, насколько она восприимчива к чужой боли. Наверное, наивно было бы думать, что за это время она перестала бояться его окончательно: Елена немного освоилась в его доме и уже не старалась избегать его, как раньше, но она по-прежнему разговаривала с ним тихо и, было видно, подолгу обдумывала слова, вероятно, до конца не понимая, какой бывает реакция Деймона на то, что ему говорят другие. Страх этот был связан не только с ним самим, но еще с полными ужаса воспоминаниями, которые были еще свежи и от которых холодела кровь. За эти несколько месяцев она привыкла к тому, что даже за самую безобидную фразу, за одно слово можно получить пощечину или даже более сильный удар. Но стоило Елене увидеть, что человеку, который был рядом, нужна помощь, страх будто бы отошел на второй план. И теперь было совершенно неважно, что при виде этого человека у нее еще совсем недавно дрожали коленки, что они друг другу никто. В своем стремлении она была искренна, и осознание этого вызывало в Деймоне если не теплоту, то, по крайней мере, сильное уважение.
— На тумбочке градусник… Не забудь измерить температуру, — попросила Елена, и Деймон задумчиво кивнул.
Девушка уже хотела было выйти за дверь, но Сальваторе окликнул ее.
— Елена, — произнес он, и она повернулась к нему, держась за дверь. — Спасибо, — проговорил Деймон, посмотрев ей в глаза.
Больше он не сказал ничего, но в одном слове уместилось все, что он чувствовал в этот момент. Елена поджала губы и, почему-то опустив взгляд, еле заметно кивнула и вышла за дверь, оставив Деймона переодеваться.
Следующие несколько часов прошли для Деймона, словно в тумане. Суставы по-прежнему выкручивало, а голова немного кружилась и болела, хотя боль была и не такой острой и резкой, как накануне, а, скорее, наоборот, — тупой, ноющей, но этим еще более изматывающей. От ощущения скользкой овсяной каши во рту, сейчас казавшейся совершенно безвкусной, передергивало, и Деймон силой заставил себя проглотить хотя бы несколько ложек, запив чаем с лимоном. Градусник показывал 98.6**, на что Елена разочарованно покачала головой и выдала Деймону новую порцию таблеток.