В объятьях зверя (СИ)

Елена часто отказывалась есть, игнорируя попытки врачей убедить ее в том, что сейчас еще один удар в виде голодания по и так ослабленному организму допустить просто немыслимо. Она много спала, и сейчас эти часы для нее стали единственным спасением, потому что в них она не видела того, что происходило в реальности. Не видела вообще ничего.

Стефан часто присылал в госпиталь охранников, объясняя это Мередит тем, что сам он не всегда может вырваться с работы, а оставлять жену в таком состоянии без присмотра не хочет. И для Энзо такой шаг был непонятным: он сам слышал, как Сальваторе в ту злополучную ночь кричал, что собирается вышвырнуть жену, как только родится ребенок. Впрочем, сейчас о мотивах действий начальника он старался не думать: находиться рядом с Еленой, пусть и совсем недолго, чтобы не вызывать подозрений, ему было даже удобнее — так он хотя бы мог оставаться более или менее уверенным в том, что с ней все в порядке — в той степени, в которой это вообще возможно в ситуации, в которую она попала.

— Оставь меня в покое.

Эта короткая фраза, стоном слетевшая с губ обессиленной девушки, лежавшей на койке неподалеку, резала без ножа, потому звучала не со злобой, не с ненавистью, а с отчаянной мольбой. Ей ничего не осталось больше.

— Елена, я не впрягался работать нянькой, — прорычал Сент-Джон, пытаясь подействовать на нее любыми методами. — Твой организм…

— Да какое тебе дело? — вдруг вскрикнула Гилберт, попытавшись подняться на локтях и задев капельницу. — С какого перепугу тебя вообще беспокоит мой организм? Сдохну, если не поем? Отлично, я давно об этом мечтаю! Я правда не понимаю, почему вы сразу не прикончили меня. Здесь меня пичкают какими-то таблетками, пытаются привести в чувства. Зачем? Почему вы меня не заберете отсюда? Почему не убьете?

— Прекрати.

Энзо самого поражала его невозмутимость, но он искренне надеялся, что, если он сейчас не отступит, то Елена в конце концов сдастся.

Девушка почувствовала, как по щекам потекли слезы, а дыхание перехватило. Губы задрожали. Она несколько секунд смотрела на охранника, но тот прятал глаза.

— Елена, сейчас не время для истерик, — бормотал Энзо. — Тебе правда лучше взять себя в руки.

Гилберт сделала глубокий вдох.

— Взять себя в руки? — повторила она. — Ты… Ты правда такой бесчеловечный?.. — ее голос стал намного тише. — Неужели для тебя все происходящее действительно ничего не значит? Вы… Вы убили моего дядю, моего ребенка!.. Скажи, неужели вы не боитесь, что вам все это воздастся? Вы лишили жизни двух невинных людей, одному из них даже не позволив родиться, — одними губами прошептала девушка. — И даже не дрогнули…

Елена говорила тихо, но с такой болью, искренним испугом и скорбью, что Энзо было невыносимо это слушать. Сердце начинало биться быстрее, и он больно кусал губы и тяжело дышал. Энзо не был причастен ни к гибели Аларика, ни к тому безумию, которое устроил Стефан несколько недель назад, но чувствовал, что Елена абсолютно права: во всем произошедшем виноваты они все. И Стефан, и Тайлер, и он. Он слепо следовал за Стефаном все эти проклятые месяцы, выполнял его приказания, докладывал ему о каждом шаге его жены. Боялся его. И душил в себе человечность.

— Во что вы тогда верите? Что в этой жизни может вас остановить?

Ее голос звучал с изумлением, и становилось понятно, что она и сама до сих пор не до конца верит в то, что такие люди существуют.

Итальянец закрыл на мгновение глаза и сжал зубы. Внутри все горело ярким пламенем, выносить которое становилось труднее с каждой секундой.

— Ты ведь тоже будешь когда-то отцом… Неужели ты бы позволил сделать то же самое со своим ребенком?

Эти вопросы стал последней каплей. Энзо вздрогнул и мгновенно вскочил со стула, на котором сидел, кажется, испугав этим даже саму Елену. Будто бы сбегая от самого себя, он вылетел из палаты, не чуя под собой ног, ощущая, как пылают щеки. Теперь Энзо понимал, что Деймон был прав, когда запретил ему говорить Елене об их планах: сейчас она была совершенно не в том состоянии, в котором смогла бы адекватно оценить ситуацию и принять их помощь.