В обители грёз. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века

Подле храма Каннон[86]
          нашел я приют на время.
Я один, но вокруг
          немало друзей зеленых —
На ветвях что ни лист,
          то стихотворенье, право.
Иногда по утрам
          в монашеской черной рясе
Отправляюсь в село —
          просить в миру подаянья…

«За окошком щебет пичуг – опять весна наступает…»

За окошком щебет пичуг – опять весна наступает.
В созерцанье сижу, но душа не знает покоя.
Что ж, возьму, коли так, посох, плошку для подаянья,
Беззаботно пойду опять бродить по дорогам.

«Вот и в этот дом пришел просить подаянья…»

Вот и в этот дом пришел просить подаянья.
Холодок пробирает – скоро настанет осень.
В палисаднике скорлупки спелых каштанов.
Голоса цикад в прохладном воздухе стынут.
Отрешенный дух свободен от уз соблазна.
И в деяньях моих, и в помыслах безмятежность.
Сутру Лотоса[87]

при случае повторяю:Разверну, прочту и опять сверну восемь свитков,
Что всегда со мной, куда бы ни шел я, странник.

«В хижине моей одни лишь голые стены…»

В хижине моей одни лишь голые стены.
Доживаю век милостями людскими.
Только иногда заглянет друг ненадолго —
И сидим вдвоем, внимаем звону цикады…

«Мой приют в глухой деревушке горной…»

Мой приют в глухой деревушке горной.
          Ничего в нем нет – лишь голые стены.
Я ведь раньше был бродячим монахом —
          не задерживался нигде подолгу.
Как же радостно было мне когда-то
          в дальний путь паломником
                    тправляться…

«Целый день в селе просил подаянья…»

Целый день в селе просил подаянья,
А теперь сижу в холодке под утесом.
Я один – при мне лишь ряса да плошка.
Ну не чудно ли быть дзэнским монахом!

Пустая плошка

Клич гусей перелетных
          оглашает зимнее небо.
Оголенные горы.
          Листва шуршит под ногами.
Возвращаюсь под вечер
          в свой скит по тропинке горной.
Ничего нет сегодня
          в плошке для подаянья.

«Днем и ночью студеный ветер…»

Днем и ночью студеный ветер
          продувает ветхую рясу.
Обнажились в лесу деревья —
          лишь сухая листва по склонам,
И нигде уже не увидишь
          запоздалых белых ромашек.
Мой приют стоит одиноко
          близ большой бамбуковой рощи.
Лишь бамбук по-прежнему зелен —
          ждет, когда вернусь восвояси.

«Зря просил подаянья вчера…»

Зря просил подаянья вчера,
          насквозь пройдя всю деревню.
Отощал вконец – сколько дней
          не бывало в достатке риса…
Толстым слоем иней покрыл
          худую ветхую рясу.
И куда подевались они,
          знакомцы, друзья былые?
Ни души нигде не видать —
          во дворах пусто, безлюдно.
Возвращаюсь опять ни с чем.
          Бреду к хижине горной.
Только вихрь осенний шумит
          в сосновом бору, в дубраве…

«Рис, что в плошке моей…»