Я прыскаю, глядя в телефон. Колено трясется, во мне бурлит энергия.
Спустя полчаса мы все еще переписываемся. Сообщения летят в обе стороны со страшной скоростью. Я уже не считаю, сколько пива выпил. Я особо не пью – мама всегда волновалась, что я унаследую отцовский алкоголизм, – но убеждаю себя, что посиделки с парнями необходимы для укрепления командного духа, о котором так заботится Уорд. Я на той эйфорической стадии, когда все кажется немного веселее.
Я уехал на выездную игру следующим утром после вечеринки, так что у нас не было возможности поговорить.
Я напрягаюсь.
Ответ приходит не сразу, и я почти ощущаю, как она пожевывает нижнюю губу на другом конце континента.
Я ощущаю зуд в груди и прижимаю к ней руку, как от боли. Я представляю, как ее брови беспокойно хмурятся. Она жалеет, что рассказала мне?
Я не понимаю, что за чувства я сейчас испытываю. Это что-то среднее между желанием крепко обнять ее и не отпускать много часов подряд и острой потребностью доказать, что она ошибается по поводу своей «проблемы», которую сама себе придумала.
Я нажимаю «отправить», не успев подумать, стоит ли мне так ее называть. На самом деле совсем не стоит, если мы правда хотим держаться рабочих отношений. Но, кажется, я уже не могу остановиться.
У меня перед глазами вспыхивает отталкивающий образ. Я представляю, как мы с Пиппой сидим на диване в моей квартире и она рассказывает мне о сексуальных проблемах с новым парнем. Меня захлестывает ярость. Меня
Еще очень долго после последнего сообщения я пялюсь в телефон и прокручиваю нашу переписку.
Зак не мог ее удовлетворить, а я мечтаю об этом. Не только из-за азарта, но и потому, что Пиппа – чудо и она заслуживает всего самого лучшего. Я до сих пор вижу ее страдальческое лицо, когда она рассказывала об этом. Это ее правда расстраивает.
Я обязан все исправить. Я должен позаботиться о ней.
Я зарываюсь лицом в ладони. Существует миллион серьезных причин, почему мне стоит забыть о том, что она вообще мне все это говорила. Она работает на меня, я доверил ей свой дом, свою собаку, даже свою маму! Она мне нравится, и я не хочу такой же катастрофы с ней, как и с Эрин. И я по прошлому году понял: мама нуждается в моем присмотре, пусть сама еще не готова это признать.
– Штрайхер, когда я говорил, что тебе нужно больше времени проводить с командой, – криво ухмыляясь, говорит Уорд, тыкая в телефон у меня в руках, – я не это имел в виду.
Я оглядываюсь по сторонам. Все за столом что-то обсуждают, болтают и смеются, а мои мысли сейчас в Ванкувере, вместе с женщиной, от которой я должен держаться подальше.
Я прячу телефон в карман, и Оуэнс заказывает мне еще одно пиво.
В свою комнату я вваливаюсь уже глубокой ночью. Я совсем окосел и очень долго возился с ключами, прежде чем открыть дверь. После того как я убрал телефон, Оуэнс еще долго смешил нас историями про свою летнюю поездку по Европе. Он напоминает мне Миллера до того, как он стал придурком. А Уорд даже рассказал нам о своей жизни до травмы, когда он играл за Торонто.
Но мои мысли все время возвращались к Пиппе и ее проблеме.
Я стягиваю футболку и штаны и плюхаюсь в постель, достаю телефон и снова пролистываю нашу переписку с Пиппой.
Это просто вопрос времени – когда она решит разоткровенничаться с другим парнем, который тоже захочет ей подсобить.
Я откидываю голову на подушку и глухо рычу. При мысли о том, что придется ее с кем-то делить, у меня стискиваются челюсти. Мне нравится Пиппа, и не только потому, что я хочу ее трахнуть. Мне нравится болтать с ней, нравится проводить с ней время и жить с ней. Она делает для меня кексы. Она смешная, милая и красивая.
Думаю, мы друзья. Я не хочу, чтобы она делала кексы для другого парня или пела в душе, когда он слушает под дверью.
У меня кружится голова, и я понимаю, что пьян. Я не был пьян много лет.