В одно мгновение

Мужчины не способны томиться на медленном огне своих переживаний. Во всяком случае, мужчины вроде моего папы точно не способны. Скука и сильные чувства вызывают раздражение и фрустрацию, а те в сочетании с тестостероном рождают способность легко воспламеняться, заставляют совершать иррациональные поступки, начинать мировые войны, заниматься массовым уничтожением.

– Вставай, – говорит папа, бросая Вэнсу толстовку.

Вэнс лежит на кровати почти в той же позе, в которой папа застал его два дня назад, ворвавшись к нему в спальню. Единственное отличие в том, что теперь на щеке у Вэнса, там, куда папа врезал ему костылем, чернеет синяк, а в уголке губ запеклась кровь.

– Быстро, – говорит папа.

Вэнс переворачивается на бок и накрывает голову подушкой.

– Ты в любом случае поедешь со мной, по-плохому или по-хорошему, – говорит папа.

Еда, которую неустанно готовит ему мама, и внезапно обретенная цель чудесным образом вернули ему силы.

– Убейте меня или оставьте в покое, – бубнит Вэнс.

– Я бы с удовольствием тебя убил, но не могу, так что вставай.

Вэнс не двигается, и тогда папа ковыляет в ванную, вытряхивает прямо на пол содержимое стоящего там мусорного ведерка, наполняет его холодной водой, хромает обратно, смешно припадая на больную ногу, срывает с Вэнсовой головы подушку и выливает на него воду.

– Что за херня, мужик? – говорит Вэнс, перекатывается на другой бок и наконец садится на постели. – Какие у тебя проблемы, а? Я же сказал, мать твою, оставь меня в покое.

– Не могу. А теперь поехали. Ты поведешь.

– В жопу иди.

– Сам иди.

Вэнс неуклюже бросается на папу; я сразу понимаю, что он до полусмерти обдолбан, а драться вообще не умеет. Папа в молодости боксировал и даже со сломанной ногой способен дать Вэнсу достойный отпор. Вэнс врезается прямо в выставленный ему навстречу костыль и валится на пол, судорожно хватая воздух ртом.

– Слушай, мужик, отвали от меня.

– Ты должен поговорить с Хлоей.

Что? Я в ужасе – в неменьшем, чем Вэнс, у которого буквально глаза вылезают из орбит.

– Я не могу, – бормочет он.

Вся его напускная крутость вмиг улетучивается, и Вэнс разом превращается в перепуганного маленького мальчика. У него дрожит подбородок. Он утирает нос изуродованной рукой.

– Придется, – говорит папа, делая вид, что эта картина его совершенно не трогает. – Так что поехали.

– Она не хочет меня видеть, – ноет Вэнс. – А я не могу видеть ее. Не могу.

Папина ярость возвращается, снова переполняет его до краев, и он со всей силы бьет Вэнса костылем по плечу.

– Не смей говорить, что ты чего-то там не можешь! Хлое нужно тебя увидеть. Давай вставай, сейчас же! – На этот раз он протягивает Вэнса костылем по ногам.

Вэнс, поскуливая, перекатывается подальше от папы и с трудом встает. Теперь он кажется еще более жалким, чем когда лежал на своей кровати. Он весь покрыт рубцами, синяками и царапинами, обдолбан, искалечен. Одежда на нем грязная, насквозь пропитанная потом.

– Да ты воняешь, – говорит папа. – Иди в душ. Не хочу, чтобы Хлоя грохнулась в обморок от этого смрада.

Шаркая к двери, Вэнс косится на свою деревянную коробочку с наркотиками. Папа это замечает и делает шаг вперед, отрезая Вэнсу путь к тайнику. Вэнс покорно проходит мимо папы и заворачивает в ванную. Может, он надеется как-нибудь отвертеться? Когда дверь в ванную захлопывается, папа, морщась от боли, опускается на кровать Вэнса, приподнимает больную ногу. Ему нужно сделать перерыв, перевести дух.

Я смотрю на него, все еще не веря в происходящее. Он что, сбрендил? Хлое нельзя показывать Вэнса в таком виде. Она не станет ждать среды, когда Лиза принесет ей смертельную дозу. Встреча с Вэнсом ее убьет. Хлоя не доживет и до утра. Единственное, что способно удержать ее от самоубийства, – это призрачная надежда на примирение с Вэнсом, которую она все еще лелеет. Наивная мечта о том, что они могут начать все сначала. Но если она сейчас увидит Вэнса, ее надеждам придет конец. «Папа, это плохая идея. Просто ужасная».

60

Я возвращаюсь к Хлое, чтобы быть рядом с ней, когда явятся папа с Вэнсом. Я надеюсь, что она решит поспать и тогда я уговорю ее прогуляться или хотя бы попытаюсь как-то подготовить к тому, что вот-вот произойдет. Она в ванной. Я с изумлением обнаруживаю, что она приняла душ и состригла машинкой черные кончики волос: теперь ее голову окружает мягкий медный пушок. Она бреет ноги, по очереди ставя их на крышку унитаза. На раковине лежит айпод, играет The Cure, песня «Lovesong». Хлоя подпевает.

Я не верю своим глазам. Хлоя как будто выпила какую-то веселящую микстуру и опять превратилась в мою слегка самовлюбленную, беззаботную сестру.

Покончив с бритьем, она открывает шкафчик над раковиной и оглядывает нашу выдающуюся коллекцию лаков для ногтей. Она вытаскивает лак с названием «Рубиновый мятеж», и у меня внутри все холодеет: картинка наконец складывается. Она выбрала этот лак, когда мы вместе с мамой покупали нам одежду к новому учебному году.

Мама тогда взяла в руки пузырек с лаком и заявила: «Прекрасный цвет для работы в цирке или на панели».