В одно мгновение

Поэтому Хлоя его и купила. И поэтому же взяла его сейчас. Я смотрю, как она аккуратно красит ногти на своих обезображенных ногах: семь оставшихся пальцев до сих пор кажутся сильно распухшими, кожа шелушится, ногти пожелтели и потрескались. Красный лак смотрится отвратительно – как капли крови на рваных ранах.

Я больше не боюсь, что встреча с Вэнсом станет для Хлои последней каплей. Хлоя уже перешла черту. Она перешла ее в ту ночь, которую я провела вместе с ней на морозе, в лесу, и так и не вернулась обратно. В ней произошла какая-то непоправимая перемена, ее решимость вызвана не отчаянием, а чем-то куда менее очевидным; это реакция неадекватной адаптации на отсутствие контроля над собственным существом. В ту ночь в лесу она хотела умереть, молила о смерти, но ее сердце продолжало биться. Теперь она сама вольна решать свою судьбу и именно это намеревается сделать.

Она сама не своя, но никто об этом не знает. Все думают, что дело в потерянных пальцах. Я думала, дело в Вэнсе. На самом деле ни в том ни в другом. Я оглядываю ее комнату, пытаясь понять, почему именно сейчас. Не нахожу никакого ответа, кроме: «А почему, собственно, не сейчас?» Вероятнее всего, дело попросту в том, что дома нет ни мамы, ни папы. Хлоя одна. Наверное, она только этого и ждала.

Она наносит последний слой лака, любуется своим жутковатым творением, включает на айподе «Металлику» – «Fade to Black» – и, пританцовывая, наносит макияж. Она не торопится, а я никак не могу понять, куда подевались папа с Вэнсом: теперь я уже хочу, чтобы они приехали как можно скорее.

Покончив с макияжем – угольно-черная подводка, дымчато-серые тени, толстый слой слишком светлого, почти белого тонального крема, – Хлоя вальсирует к шкафу и достает белое атласное платье до колена, раньше принадлежавшее Обри. Его купили на первый бал Обри, когда ей было шестнадцать. Через месяц она из него выросла, и платье досталось Хлое.

Хлое оно слегка великовато, но так даже лучше: она кажется совсем хрупкой, изжелта-белый атлас словно стекает у нее по рукам, струится по узким бедрам. Она застегивает молнию, и в этот миг раздается звонок в дверь. Сначала она не обращает на него внимания, но звонок слышится снова, и тогда Хлоя выпархивает из шкафа и сбегает вниз по лестнице – на удивление легко и быстро, словно ей никак не мешает отсутствие трех пальцев на ногах.

– Мо, – говорит она, распахнув входную дверь.

Мо быстро смаргивает, оценив вычурный наряд моей сестры: белое платье, темно-красные губы, грим в духе похоронного бюро, рубиновый лак на ногах.

– Привет, Лоло, – говорит Мо без тени изумления на лице.

– В чем дело? – спрашивает Хлоя.

– Мне нужна твоя помощь.

Хлоя кривится.

– Я тут немного занята, – говорит она с совершенно серьезным видом.

– Это срочно, – говорит Мо. Легкая дрожь в голосе выдает ее тревогу: похоже, она понимает, что пришла как раз вовремя. – Пожалуйста, Лоло, ты единственная можешь мне помочь. Идем со мной.

Проходит целая секунда – мне она кажется вечностью, – а потом Хлоя пожимает плечами, и Мо тут же тянет ее за собой. Хлоя босиком, но идти им недалеко – до двора Мо, что в полуквартале от нас. По густому, тщательно остриженному газону у дома Камински они шагают к крыльцу, которое нависает прямо над пляжем. В углу у крыльца устроено джакузи. На полпути к джакузи Хлоя замирает, напряженно прислушиваясь. Я тоже это слышу. Громкий, резкий, тоненький писк, от которого у меня сжимается сердце.

Мо идет вперед и приподнимает угол брезента, которым накрыто джакузи. Под брезентом спрятана обувная коробка, а в ней лежат четыре котенка, каждый размером с мышку. Котята возятся, пищат, отчаянно тычутся друг в друга слепыми мордочками.

Хлоя не идет дальше. Она подворачивает пальцы на ногах, словно цепляется ими за траву. Она стоит слишком далеко и не видит их, но их тоненький писк оглушает. Это ужасный звук – вроде скрипа, который раздается, когда проводишь ногтем по классной доске. Бог защитил малышей, наделив их способностью издавать ни на что не похожие, отчаянно звонкие звуки, на которые невозможно не обратить внимания.

Мо ставит коробку прямо под ноги Хлое, так что моей сестре все же приходится посмотреть.

– Ой, – говорит она и опускается на колени, – какие хорошенькие! Бедные малютки!

Мо поднимает глаза к усыпанному звездами небу и одними губами произносит: «Спасибо».

– А где их мама? – спрашивает Хлоя и указательным пальцем гладит спинку серого котенка, который, не переставая оглушительно мяукать, вслепую ползет по своим братьям и сестрам.

– Не знаю, – говорит Мо. – Я нашла их у входа в дом.

Она врет, но это замечаю только я, потому что я очень хорошо знаю Мо. Когда Мо говорит неправду, она чересчур четко произносит некоторые слова. Я не знаю. Я нашла их у входа в дом.

Хлоя берет на руки серого котенка. Он целиком умещается у нее на ладони. Он пищит и пищит.

– Тс-с, – шепчет Хлоя и смотрит на Мо. – Может, он есть хочет?

– Думаешь? – с невинным видом говорит Мо.

Снова притворяется.

– У тебя есть молоко?

Мо кивает.

– И пипетка?

Мо бежит к дому.