В одном лице

— Ну как… — начал дедушка Гарри и тут же оборвал себя. Происходящее ему явно нравилось. Он питал глубокое уважение и привязанность к Нильсу Боркману как к деловому партнеру, но все — без исключения — участники наших представлений, от самых преданных до случайно заглянувших, знали, что как режиссер Нильс абсолютный тиран. (И Генрик Ибсен, и одержимость Боркмана «серьезной драмой» уже осточертели нам едва ли не больше Агаты Кристи.)

— Как вам сказать… — начал Ричард Эббот и остановился, размышляя. — Если это обязательно должен быть Ибсен — а мы, в конце концов, всего лишь любители, — то надо ставить или «Гедду Габлер», или «Кукольный дом». В первой пьесе детей вообще нет, а во второй не так уж важно, кто их сыграет. Конечно, обе пьесы нуждаются в очень сильной и сложной женщине — и, как обычно, в слабых или отталкивающих, или и таких и других, мужчинах.

— Слабых или отталкивающих — или и таких и других?! — переспросил Нильс Боркман, не веря своим ушам.

— Йорган, муж Гедды, человек бесхарактерный и заурядный — сочетание кошмарное, но среди мужчин весьма распространенное, — продолжил Ричард Эббот. — Эйлерт Левборг — безвольный слюнтяй, а асессор Бракк попросту отвратителен, как и его фамилия. Разве Гедда стреляется не из-за перспективы будущего и с мужем-неудачником, и с гнусным Бракком?

— А что, Нильс, норвежцы только и делают, что стреляются? — игриво спросил дед. Гарри знал, за какие ниточки дергать Боркмана; однако на этот раз Нильс устоял перед искушением и не стал рассказывать про прыжки во фьорды — он просто проигнорировал старого друга и партнера. (Дедушка Гарри в свое время неоднократно исполнял роль Гедды; играл он и Нору в «Кукольном доме» — но теперь по возрасту уже не подходил ни на одну из этих ролей.)

— И какие же… слабости и другие неприятные черты обнаруживают мужские персонажи в «Кукольном доме» — если мне позволено будет спросить молодого мистера Эббота? — выдавил Боркман, нервно потирая руки.

— Ибсен вообще недолюбливает мужей, — начал Ричард Эббот; в этот раз ему не потребовалось времени на раздумья — он вещал со всей уверенностью юнца, получившего современное образование. — Торвальд Хельмер, муж Норы, в общем-то похож на мужа Гедды. Он зауряден и скучен — Нора в этом браке задыхается. Крогстад — человек уязвленный и испорченный; в нем есть некое спасительное достоинство, но и в его случае на ум приходит слово «слабость».

— А доктор Ранк? — осведомился Боркман.

— Доктор Ранк не больно-то важен. Нам нужна Нора или Гедда, — ответил Ричард Эббот. — В случае Гедды — женщина, которая настолько ценит свою свободу, что готова покончить с собой, чтобы ее не лишиться; ее самоубийство — не слабость, а демонстрация сексуальной силы.

К несчастью — или к счастью, как посмотреть, — именно в этот момент Ричард взглянул на тетю Мюриэл. Несмотря на привлекательную внешность и шикарный бюст оперной дивы, Мюриэл отнюдь не была столпом сексуальной силы; она грохнулась в обморок.

— Мюриэл, только давай без мелодрам! — воскликнул дедушка Гарри; но Мюриэл (сознательно или подсознательно) поняла, что не дотягивает до самоуверенного молодого новичка, этого блистательного героя-любовника, объявившегося столь внезапно. Так что Мюриэл физически выбыла из схватки за роль Гедды.

— А если говорить о Норе… — подсказал Нильс Ричарду Эбботу, едва прервавшись, чтобы взглянуть, как моя мама хлопочет вокруг обычно чопорной, а теперь бессознательной старшей сестры.

Мюриэл неожиданно села с выражением изумления на лице, ее грудь бурно вздымалась.

— Вдыхай носом, Мюриэл, и выдыхай ртом, — суфлировала сестре моя мать.

— Я знаю, Мэри, знаю! — огрызнулась Мюриэл.

— Но ты же делаешь все наоборот — в смысле вдыхаешь ртом, а выдыхаешь носом, — сказала мама.

— Ну… — начал Ричард Эббот и умолк. Даже я заметил, как он смотрит на мою маму.

Ричард, лишившийся пальцев на левой ноге в результате несчастного случая с газонокосилкой и потому освобожденный от службы в армии, устроился преподавателем в академию Фейворит-Ривер сразу после получения степени магистра по истории театра и драмы. Ричард родился и вырос в западном Массачусетсе. Он с теплотой вспоминал о семейных лыжных каникулах в Вермонте; работа в Ферст-Систер (для которой его образование было явно чрезмерным) привлекала его по причинам сентиментального характера.

Ричард Эббот был всего лишь на четыре года старше, чем мой отец-связист на той фотографии по пути в Тринидад. Ричарду было двадцать пять, моей матери — тридцать пять. Ричард был на умопомрачительные десять лет младше моей матери. Маме, видимо, нравились мужчины помоложе; уж я-то ей точно больше нравился, когда был младше.

— А вы играете на сцене, мисс?.. — начал Ричард, но мама уже поняла, что он обращается к ней, и прервала его.

— Нет, я всего лишь суфлер, — сообщила она. — Я не играю.

— Но, Мэри… — начал дедушка Гарри.

— Я не играю, папуля, — сказала моя мать. — Это вы с Мюриэл актрисы, — добавила она, не запнувшись на «актрисах». — А я только суфлирую.

— Что там насчет Норы? — спросил Ричарда Нильс Боркман. — Вы что-то высказывали…