В одном лице

Что же до книг, которые приносили мама и бабушка из публичной библиотеки, это были (в лучшем случае) приключенческие романы: истории о мореплавателях, обычно не без участия пиратов, или вестерны Зейна Грея; хуже всего были неправдоподобные научно-фантастические романы и столь же невероятные футурологические рассказы.

Разве мама и бабушка Виктория не замечали, как одновременно восхищает и пугает меня жизнь на Земле? Мне ни к чему были дальние галактики и неизвестные планеты. Я слишком мало понимал в настоящем и вечно боялся, что неправильно поймут меня самого; сама мысль о будущем уже была для меня сущим кошмаром.

— Но почему бы Биллу самому не выбирать себе книги? — спросил маму Ричард Эббот. — Билл, тебе же тринадцать, верно? Что тебе интересно?

За исключением дедушки Гарри и неизменно дружелюбного дяди Боба (того, которого обвиняли в пьянстве), никто меня раньше об этом не спрашивал. По-настоящему мне нравились разве что пьесы, которые ставили в театре Ферст-Систер; я мечтал, что когда-нибудь выучу их наизусть слово в слово, как мама. И тогда, воображал я, если она заболеет или попадет в аварию — а в Вермонте автокатастрофы случались то и дело, — я стану суфлером вместо нее.

— Билли! — обратилась ко мне мама со своим фирменным будто бы невинным смехом. — Расскажи Ричарду, что тебе интересно.

— Мне интересно про меня, — ответил я. — Бывают книжки про кого-то вроде меня? — спросил я Ричарда Эббота.

— Билл, ты не поверишь, — сказал Ричард. — Тема взросления, перехода от детства к юности — в общем, есть множество чудесных романов, исследующих эти таинственные земли! Пойдем-ка посмотрим.

— В такой час? Куда это вы пойдете? — насторожилась бабушка. Дело было после раннего ужина, обычного для учебных дней: еще не стемнело, но сумерки уже сгущались. Вся семья собралась в столовой.

— Ричард ведь может сходить с Биллом в городскую библиотеку, Вики, — сказал дедушка Гарри. Бабушке как будто влепили пощечину; она была до такой степени Викторией (пусть и только в собственной голове), что никто, кроме деда, никогда не называл ее «Вики», и каждый раз это обращение вызывало у нее негодование. — Держу пари, что мисс Фрост не закрывает библиотеку часов до девяти.

— Мисс Фрост, — произнесла бабушка с нескрываемым отвращением.

— Ну-ну, Вики, держи себя в руках, — сказал дед.

— Пойдем, — повторил Ричард Эббот. — Получишь собственную библиотечную карточку — уже неплохо для начала. Потом настанет черед и для книг; думается мне, что скоро они потекут рекой.

— Рекой! — воскликнула мама, словно не веря своим ушам. — Ричард, ты плохо знаешь Билли — он не большой любитель чтения.

— Посмотрим, Золотко, — ответил Ричард и подмигнул мне. Моя влюбленность в него становилась все менее излечимой; если мама уже немножко влюбилась в Ричарда Эббота, то она была в этом не одинока.

Ясно помню тот удивительный вечер — в компании неотразимого Ричарда Эббота даже самая обыкновенная прогулка по Ривер-стрит казалась романтичной. Было тепло и душно, как в летнюю ночь, где-то вдалеке ворчала гроза. Все соседские дети и собаки высыпали играть на задние дворы Ривер-стрит, и колокол на часовой башне академии отбивал время. (Было всего семь часов сентябрьского вечера, и мое детство, как и сказал Ричард, уступало дорогу юности.)

— Билли, а что именно в тебе самом тебя интересует? — спросил Ричард Эббот.

— Мне интересно, почему у меня возникают внезапные, необъяснимые… влюбленности, — сказал я.

— А, влюбленности! Скоро у тебя их будет еще больше, — с воодушевлением сказал Ричард. — Это обычное дело, так и должно быть — и нужно получать от них удовольствие! — прибавил он.

— Иногда я влюбляюсь в кого не следует, — попытался объяснить я.

— Не бывает никаких «следует» или «не следует», — уверил меня Ричард. — Влюбляются же не по собственной воле.

— Вот как, — сказал я. Мне было тринадцать, и я понял только, что влюбленность — нечто еще более страшное, чем я себе представлял.

Забавно вспоминать, что всего через шесть лет, когда мы с Томом отправились в ту летнюю поездку по Европе, которая не совсем удачно началась в Брюгге, сама мысль о влюбленности уже казалась мне невозможной. Тем летом мне было всего девятнадцать, но я был уверен, что никогда не полюблю снова.

Не знаю точно, чего ждал от этого лета бедный Том, но я был еще так неопытен, что вообразил, будто навсегда распростился с влюбленностями, способными причинить мне боль. Я был, по правде сказать, столь удручающе простодушен — как и Том, — что решил, будто теперь у меня есть целая жизнь на восстановление от того незначительного ущерба, который нанесли мне муки любви к мисс Фрост. Я еще не приобрел достаточного опыта, чтобы осознать глубину влияния мисс Фрост; ущерб оказался не таким уж незначительным.

А что касается Тома — я просто решил не таращиться так откровенно на юных горничных и вообще на женщин с маленькой грудью, если таковые встретятся нам с Томом во время поездки.