Я знал, где искать дедушку Гарри; был рабочий день, значит, дед не дома, не под каблуком у бабушки Виктории. У Гарри Маршалла не было рождественских каникул. Я знал, что дед где-то на лесопилке или на складе, и вскоре разыскал его.
Я сообщил ему, что нашел своего отца в ежегоднике Фейворит-Ривер; я сказал, что дядя Боб выложил все, что знал о голубом, как незабудка, Фрэнни Дине, изящном мальчике, который примерял одежду моей матери — и даже одежду
Но что там насчет того, будто бы папа
— Кто, черт возьми, был этот парень? — спросил я дедушку Гарри.
— Тот самый
— И никто мне ничего не сказал, — выговорил я.
— Э-э, ну, не думаю, чтобы кто-то из нас этим
— А тот парень с «Госпожой Бовари»? — спросил я дедушку.
— Э-э, ну, жизнь порой сводит нас с разными людьми, Билл, — сказал дедушка Гарри. — Большинство из них просто случайные прохожие, но однажды ты встречаешь любовь всей жизни, и это совсем другое дело — понимаешь?
Мне оставалось увидеться с мисс Фрост всего только два раза. Я
Глава 10. Один прием
В предпоследний раз я увидел мисс Фрост на борцовском состязании, проходившем в академии Фейворит-Ривер в январе 1961 года. Это был первый домашний матч сезона; мы пошли на него вместе с Томом Аткинсом. Зал для борьбы — когда-то единственный спортзал в академии — находился в старом кирпичном здании, соединявшемся с новым, более современным и просторным спортзалом посредством закрытого, но не отапливаемого бетонного коридора.
Старый спортзал по периметру огибала нависающая беговая дорожка; на поворотах она была слегка скошена внутрь. Зрители рассаживались на дощатой дорожке, облокачиваясь на железные перила. В ту субботу мы с Томом Аткинсом тоже устроились на ней и смотрели вниз, на борцов под нами.
Мат, судейский стол и две скамьи для команд занимали большую часть пола. У стены стояла секция трибун, не больше чем в дюжину рядов. Среди учеников скамейки на трибуне считались местами для «престарелых». Там сидели преподаватели и родители. Некоторые горожане также приходили посмотреть на состязания, и они тоже занимали места на трибуне. В тот день, когда мы с Элейн наблюдали за миссис Киттредж, она сидела на этой трибуне — а мы с Элейн разглядывали ее с высоты беговой дорожки.
Я как раз вспоминал о миссис Киттредж, когда мы с Томом заметили мисс Фрост. Она сидела на трибуне в первом ряду, у самого мата. (Миссис Киттредж в тот единственный раз сидела на последнем ряду, словно в знак предельного равнодушия к клубку пыхтящих и гримасничающих борцов на мате.)
— Билл, посмотри, кто пришел — вон там, в первом ряду. Видишь ее? — спросил Аткинс.
—
Мне тут же пришло в голову: а вдруг мисс Фрост часто или даже постоянно посещала состязания борцов? Если она была частой гостьей на домашних матчах, как могло получиться, что мы с Элейн ее не заметили? Мало того, что мисс Фрост была высокой и широкоплечей; не только ее габариты производили впечатление. Если она постоянно садилась в первом ряду, как вообще можно было ее не заметить?
Сидя возле мата и наблюдая, как борцы разминаются, мисс Фрост, похоже, чувствовала себя как рыба в воде. Я сомневался, что она заметила меня и Тома Аткинса, поскольку она ни разу не взглянула вверх, на дорожку — даже во время разминки. А после начала состязания все взгляды прикованы к мату и борцам на нем, разве не так?
Поскольку Делакорт боролся в легком весе, он выходил на мат одним из первых. И если Делакорт играл шута Лира как умирающего медленной смертью, то ровно так же он и боролся; наблюдать за ним было сущим мучением. Делакорту удавалось сделать так, что весь матч напоминал медленную смерть. Постоянное голодание давало о себе знать. Казалось, он совершенно изможден — одна висящая кожа да торчащие кости. Делакорт выглядел так, словно умирает от голода.