В одном лице

— Билли, Ричард поступает так, как лучше для пьесы, — сказала мне Марта Хедли. — Это не награда Киттреджу за соблазнение Элейн.

Однако мне все представлялось именно в таком свете. Зачем было отдавать Киттреджу такого выигрышного персонажа, как Эдгар, который потом притворяется Бедным Томом? После того, что произошло в «Двенадцатой ночи», зачем было Ричарду вообще давать Киттреджу роль в «Короле Лире»? Я не собирался играть в этой пьесе — в роли шута или в любой другой.

— Билли, просто скажи Ричарду, что не хочешь находиться в обществе Киттреджа, — сказала мне Марта Хедли. — Ричард поймет.

Я не мог ей сказать, что и в обществе Ричарда мне тоже не хочется находиться. И какой был смысл следить за маминым выражением лица в этой постановке? Дедушка Гарри играл Гонерилью, старшую из дочерей Лира; Гонерилья такая ужасная дочь, что отвращение при взгляде на нее естественно. (Мюриэл была Реганой, средней дочерью; я предполагал, что и на свою сестру мама будет смотреть неодобрительно.)

Но я не хотел иметь ничего общего с этой постановкой «Лира» не только из-за Киттреджа. У меня не было ни малейшего желания смотреть на то, как дядя Боб недотягивает до ведущего актера, ведь добряк Боб — «Мяч для сквоша», как прозвал его Киттредж, — был выбран на роль короля Лира. То, что Бобу явно недоставало трагизма, понимали, кажется, все, кроме Ричарда Эбботта; вероятно, Ричард жалел Боба и считал его трагическим персонажем, рассматривая как трагедию его женитьбу на Мюриэл.

Тело Боба совершенно не подходило его персонажу — или дело было в голове? Боб был крупным и крепко сбитым; голова по сравнению с телом казалась слишком маленькой и почти идеально круглой — как мячик для сквоша, затерявшийся между громадными плечами. Дядя Боб был слишком добродушным и слишком здоровенным для Лира.

Вскоре после начала пьесы (акт 1, сцена 4) король Лир (дядя Боб) взывает: «Скажите мне, кто я теперь?».

Кто может забыть, что отвечает королю шут? Но я забыл; я вообще забыл, что сейчас моя реплика.

— «Скажите мне, кто я теперь», Билл? — повторил Ричард Эбботт.

— Твоя реплика, Нимфа, — прошептал Киттредж. — Я предполагал, что у тебя с ней могут возникнуть небольшие трудности.

Все ждали, пока я найду реплику шута. Сначала я даже не сообразил, что столкнулся с проблемой; я совсем недавно стал испытывать сложности с этим словом, и ни я, ни Марта Хедли не успели этого заметить. Но Киттредж, очевидно, уже предвидел возможное препятствие.

— Ну же, Нимфа, давай послушаем, как ты это скажешь, — подзадоривал меня Киттредж. — По крайней мере, попытаешься.

«Скажите мне, кто я теперь?» — спрашивает Лир.

Шут отвечает: «Тень Лира».

С каких пор слово «тень» стало для меня непроизносимым? С тех пор, как Элейн вернулась из той поездки в Европу прозрачной как тень — по сравнению с прежней Элейн. С тех пор, как Элейн вернулась назад и привезла незнакомую тень, всюду следовавшую за ней по пятам, — тень, имевшую призрачное, едва заметное сходство с самой миссис Киттредж. С тех пор, как Элейн снова уехала, теперь в Нортфилд, и со мной осталась лишь тень — неупокоенная, неотмщенная тень моей лучшей подруги.

— Пень Лира, — сказал я.

— Его пень! — вскричал Киттредж.

— Давай еще раз, Билл, — сказал Ричард.

— Я не могу это произнести, — ответил я.

— Похоже, нам нужен новый шут, — предположил Киттредж.

— Это мне решать, Киттредж, — сказал ему Ричард.

— Или мне, — произнес я.

— Э-э, ну… — начал дедушка Гарри, но дядя Боб перебил его.

— Ричард, мне кажется, что Билли мог бы сказать «отражение Лира» или даже «призрак Лира» — если, по твоему мнению, это соответствует тому, что подразумевает шут, — предложил дядя Боб.

— Это будет уже не Шекспир, — сказал Киттредж.

— Твоя реплика — «Тень Лира», Билли, — сказала моя мать. — Или ты произносишь ее как надо, или нет.

— Золотко, прошу тебя, — начал Ричард, но я прервал его.

— Лиру нужен нормальный шут — который сможет произнести все реплики, — сказал я Ричарду Эбботту.

Уходя, я понимал, что это была моя последняя репетиция в академии Фейворит-Ривер — возможно, последняя для меня пьеса Шекспира. (Как выяснилось, «Король Лир» действительно был последней пьесой Шекспира, в которой мне пришлось играть.)

Дочь кого-то из преподавателей, которую Ричард выбрал на роль Корделии, была и остается настолько незнакомой мне, что я не могу даже вспомнить ее имени.

— Девочка пока не сформировалась, но память у нее что надо, — сказал о ней дедушка Гарри.

— И сейчас не красотка, и никогда ей не будет, — вот и все, что сказала тетя Мюриэл о несчастной Корделии, подразумевая, что на этой Корделии никто в пьесе не женился бы, даже если бы она осталась в живых.