– Ну что за жизнь такая, – заскулила я, – мало того, что вся в синяках, теперь еще и шею чуть не сломали. Нельзя же так, я все же лицо пострадавшее, меня жалеть надо!
– Иди сюда, я тебя пожалею, – ухмыльнулся он, протягивая мне сигареты.
– Фигушки, – спрятала я руки за спину, – хитрый какой. Да к тебе ближе, чем на пару километров подходить нельзя – опасно для жизни.
Но курить все же хотелось, и я рискнула дотянуться до пачки. Краснов усмехнулся и щелкнул зажигалкой. Я отрицательно помотала головой и протянула руку. Усмехнувшись еще раз, он бросил ее в мою сторону. Конечно, я ее не поймала – с координацией у меня не очень. Зажигалка упала в снег, я наклонилась и тут же вновь оказалась в его объятиях
– Ну что? – спросил он, непонятно что имея в виду.
– Ничего, – заерзала я. – Вторая сигарета из-за тебя пропала. Мне и так больно, еле хожу, а тут еще ты…
– А в снегу с мужиком, значит, не больно кувыркаться? – ехидно засмеялся Краснов.
– Мы не кувыркались, – запротестовала я, – мы в снежки играли. И потом, какой же он мужик – всего лишь большой ребенок. Он еще из детского возраста не вышел.
– А ты вышла?
– Не знаю, – скорбно ответила я. – Если и вышла, то скоро опять войду. От всех этих приключений мне точно до Кащенко недалеко. – И засопев, уткнулась носом в свитер с оленями. Вздохнув, Краснов притянул меня к себе за плечи, а я засунула руки ему под куртку, согревая озябшие пальцы.
– Давно ты Тайсона знаешь? – спросил он.
Я пожала плечами.
– Давно. Только виделись мы нечасто. Может раз в месяц, а может и реже. Когда как. Так что вроде и давно знаю, а вроде и не знаю совсем.
– И что же вы делали? – Ну, совсем, как менты, ей-богу.
– Да что? Бумажки всякие ему переводила.
– Ага, – кивнул он, – и вот так сразу, он за тебя вписался в это дело?
Я посмотрела ему в глаза. С одной стороны, пусть думает, что с Тайсоном у меня все серьезно, может, побоится трогать, а с другой – врать это…
– Да, вот так сразу и вписался, – спокойно ответила я. – Почему бы и нет. Настоящий мужчина не оставит женщину в беде.
– А он настоящий, значит?
– Хочешь, верь, хочешь, нет. Но я не вру. Я попросила помочь, он помог.
– Не верю, конечно.
– Да и черт с тобой! – тряхнула я головой, начиная злиться.
– Не верю, что не врешь.
– Я не вру, – повторила я, – никогда.
– Совсем? – удивился он.
Я кивнула.
– Надо же. Редкая ты женщина, однако. – Я скромно улыбнулась. – Редкая женщина, – повторил он опять. – Я еще такой не встречал. – В голосе послышалось восхищение или мне показалось? – Такой редкой лгуньи – поискать… и ведь врешь, как пишешь, – он встряхнул меня за воротник.
Я подняла на него широко открытые глаза.
– Да зачем мне врать-то?
– А кто утром сбежал? – грозно рыкнул он, – Я, как дурак, час из пробки выбирался. Почему ты мне не сказала про звонок? А теперь у нее все в синяках, видите ли… Лежать бы тебе сейчас в морге! – При этих словах меня передернуло. – Да тебе чудом повезло. Господи! – Он снова закурил.
Я вздохнула и ткнулась лбом в свитер.
– Ну прости, пожалуйста. Не могла я тебе сказать. Побоялась. Они бы ее точно убили.
– Ладно, – он потрепал меня легонько за волосы, – только не говори, что никогда не врешь. Не люблю.
– Я просто не сказал правду, а это не одно и тоже. Знаешь, есть ложь во спасение. Даже церковь одобряет…
– Я не церковь, – уткнул он палец в кончик моего носа, – ясно? Еще раз соврешь – знаешь, что будет? Память не отшибло? Или напомнить?
Я энергично закивала головой слева направо, что, мол, не отшибло, а потом сверху вниз, что помню.
– Точно? – прищурился он. В ответ я громко чихнула, а потом еще и еще раз. – Иди – толкнул он меня спину, – только соплей мне в доме не хватало.
– А с Вилькой я могу увидеться? – обернулась я на полпути. Он отрицательно мотнул головой. – Ну почему? – заскулила я.
– Брысь! – топнул он ногой. – Быстро в дом!
Меня сдуло, как тех собачек.
***
Стоя под горячим душем, я мучительно пыталась принять решение. Пойти рассказать про конверт, сдаться на милость победителя? Ведь все равно, сейчас он выспится, отдохнет и опять станет задавать вопросы. А если я отвечу правду, что нашла документы в своем ящике … что мне будет? С одной стороны – повинную голову меч не сечет, но с другой стороны от этого крокодила всего можно ожидать. Вот уж истинно крокодил – холодный, неподвижный, лежит себе бревнышком, а попробуй сядь, расслабься и все – хап, и ням-ням. Видела я по телевизору – бросок и нет олененка, только пузырики. Жуть-то какая! Самое главное – они дрессировке не поддаются. Люди-то, конечно, думают, что поддаются, даже вон представления устраивают, но что думают крокодилы, вот вопрос! У них же эмоций нет, поди догадайся. Я вспомнила внезапные переходы Краснова от насмешливого спокойствия, к ярости и обратно. «Боюсь я его», – сказала тогда Вилька. «И я боюсь, – прошептала я, греясь под теплыми струями, – ужасно боюсь, и чем больше узнаю, тем больше боюсь».