В одну реку дважды

— Ну да, — усмехнулся Краснов.

— Да у него на лице все написано: обожание и благоговение.

— Особенно сейчас, — засмеялся Краснов, — когда на подругу твою пялится. Слюни аж до колен.

— А может, это любовь. Первая женщина в жизни мужчины, это знаешь…

Тут он так глянул на меня и захохотал от души:

— Ну, ты даешь, первая…

— Да он же ребенок еще, — возмутилась я.

— Нашла ребенка! Парню восемнадцать, но он постарше некоторых по уму будет, а женщин у него было, как блох у барбоски.

— Ты путаешь, Краснов. Секс и любовь — разные вещи.

— Какая там любовь, — скривился он, — блажь одна.

— А я тоже блажь? — удивилась я.

— Ты — это ты, — возразил он. — И потом, я взрослый, можно сказать, старый уже мужик, я в своих чувствах разбираюсь, а он пацан еще зеленый.

— Ты противоречишь сам себе, — засмеялась я. — Только что ты утверждал, что он умнее многих будет.

— Ладно, — смирился Краснов, — поживем — увидим. Поехали домой, а? Что-то я проголодался.

Я кивнула и подумала, что отнюдь не борщ с котлетами имелся в виду.

Глава 16

Вечером я позвонила Вильке. Та была дома и радостно сообщила, что бабуля приезжает завтра и что на выходные назначен банкет в честь ее приезда, и ей срочно требуется моя помощь.

— Здорово, — обрадовалась я, — если, конечно, Коля разрешит. — После этого последовала долгая пауза. Видимо, Вилька переваривала информацию. Во-первых, «Коля», во-вторых «разрешит». Переварив, она, наконец, выдавила:

— Ну, иди, отпрашивайся, раз такое дело.

Краснов, услышав про банкет, молча кивнул, углубившись в какие-то бумаги.

«Вот такасемейнажисть», — хмыкнула я про себя. Понятно, чего жена в Европе все время торчит. С таким мужем от тоски позеленеешь.

* * *

В аэропорту стоял привычный многоголосый шум. В таких местах я всегда теряюсь: огромные потолки, людское мельтешение, всеобщая атмосфера нервозности. Вилька сказала бы, что у меня агорафобия. Может и так. Я сразу вспомнила далекое детство, как я потерялась в большом магазине. Кругом сновали незнакомые люди, и никому не было до меня никакого дела. Я стояла в толпе и смотрела на ноги, мелькавшие взад-вперед, пытаясь увидеть знакомые папины ботинки или светлые мамины туфельки, но ног было так много, что я перестала, вообще, различать что-либо, просто стояла и смотрела на это мельтешение, потеряв счет времени. Мне казалось, что уже никогда папа с мамой не найдутся, и я так и буду тут стоять, пока не умру.

Вилька дернула меня за руку и вернула из воспоминаний в действительность. Екатерина Альбертовна царственно вышагивала к выходу, за ней почтительно следовал высокий, средних лет, иностранный джентльмен. Перед собой джентльмен катил тележку с поклажей.

— Бабуля! — не выдержала Вилька, кидаясь ей навстречу с громким воплем. — Бабуля! — она повисла на шее Екатерины Альбертовны.

— Вилечка, — Екатерина Альбертовна отстранила ее от себя и дотронулась до глаз пальцами, — как будто сто лет не виделись…

— Тебе-то хорошо, — пожалилась Вилька, — тебе с любимым и в Америке хорошо, а мы тут одни, без твоего чуткого руководства…

— Никак натворили чего? — улыбнулась Екатерина Альбертовна.

Я подошла поближе.

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась я.

Екатерина Альбертовна посветлела лицом и раскрыла мне объятья. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Да что вы, девочки, прямо, как будто с войны меня встречаете, — она тоже прослезилась.

Иностранец с тележкой все это время терпеливо стол радом.

— Ну, пойдемте, девочки, — скомандовала она, наконец, и царственно кивнула иностранцу, который с готовностью потолкал тележку к выходу. На прощание он все тряс руку Екатерины Альбертовны и уговаривал непременно позвонить ему и, вообще, молол всякую чепуху.

— Бабуля, он в тебя влюбился, — со смехом констатировала Вилька. — Ты его очаровала. Поделись секретом, как ты это делаешь?

— Да ты все секреты знаешь, — проворчала Екатерина Альбертовна, — только не пользуешься.

Дальше все было очень сумбурно и суматошно. Приехав, мы быстренько собрали на стол, отметить встречу. И весь вечер беспрерывно смеялись, слушая Екатерину Альбертовна, которая тихим спокойным голосом рассказывала про свое тамошнее житье-бытье. Эмоций в ее рассказе было мало, лишь только легкая ирония при упоминании о местных нравах и обычаях. Мне почему-то стало грустно, показалось, что Екатерина Альбертовна приехала разочарованной и усталой. Мне даже стало очень обидно — неужели все так плохо? Я вглядывалась в ее лицо и все не решалась задать свой вопрос. Наконец, улучив момент, когда Вилька выскочила в дамскую комнату, я его задала. Екатерина Альбертовна улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Да нет, деточка, судьба не могла сыграть с нами такую злую шутку: мы были вместе всего месяц, долгие пятьдесят лет разлуки любили друг друга и вдруг выяснили при встрече, что все это бред и наваждение — нет, нет, так не бывает.

— По-моему, именно так и бывает, — возразила я, — в любой книге именно это и происходит…

— Их пишут те, у кого не достало сил и веры. Судьба не прощает неверия.

— Но вы почему-то не очень веселы…