В огнях Майдана

– Уже двадцать четвёртого нас было больше десяти тысяч, и с каждым днём нас всё больше, вышли все, равнодушных нет, весь город принадлежит нам. Мы будущее нашей страны. Нет ни одного института, ни одного колледжа или каблухи ни одной группы и ни одного человека которого бы не заботила судьба Украины. И даже преподаватели за нас, они с нами, стоят за нас, оберегая от этих гадов. – Рука парня судорожно взмыла к голове. – Смотри, смотри, что они творят. Они метелят нас резиновыми дубинами, поливают ледяной водой из шлангов, но мы не сдаемся, мы новая, сильная Украина. За нами будущее. – Его рука вытянувшись словно струна взмыла перед собой в давно забытом нацистом жесте. Колю бросил в дрожь последний выплеск патриотизма этого парня, окатив спину и лоб холодным липким потом. – Двадцать четвёртого мы мочили их камнями, брызгали в поганые морды газовыми болонами, из нам тогда много привезли. Если б они отдали министров, но они ж нет. До последнего на своём стояли. И потом ещё мы их гробили. А вчера они совсем распоясались. Братки подтянулись ещё раньше этих, как знали, нам сразу сказали, что будут бить и бить жёстко.

– И ты хочешь сказать, ваши митинги и побоища что-то изменят? Врали все и всегда и будут врать, не эти – так другие. Как хапали по карманам бюджет, так и продолжат хапать, только придут ещё более голодные до чужих гривенок. Вот сам то ты?

– Я? – Парень удивлённо выпучил огромные серые глаза, в которых патриотический огонь уступил место конфузу и непониманию.

– Да, ты! Вот поставь тебя на Низалежной, шо ты делать будешь. Аль в карман ни гривенки не покладёшь, аль за народ сердцем гореть будешь, когда брюхо набито сытно? – Удивлению парня не было предела, но Коля продолжил давить. – Не тут менять надо, а вот здесь – сжатый кулак ударил в грудь, туда, где билось сердце. И только тогда надежда будет.

Парень ещё долго сидел на диване. Не способный ни сопротивляться, ни принимать того, что ещё мало было ему понятно. До этого момента он знал только одно, он должен выйти вместе со всеми и вершить… но что и ради чего только сейчас для него стало смутно проясняться.

– Откуда ты знаешь, что лучше для твоей страны, раз в своей жизни определиться не можешь, или они от куда знают. И что вообще правильно? Кому решать? Тебе? Может мне или им? – Коля отодвинул штору, вглядываясь в людской поток заполонивший улицу. – Неужели вам так хочется иметь бузу НАТО под своим бочком, их войска не хуже ваших ненавистных чануш как пиявки будут сосать и без того дырявый бюджет. Неужели вам хочется обгладывать кости с барского Евро стола, которые вам будут кидать с большой руки, лишь бы только не помёрли, диктуя свои правила, и как только вы перестанете слепо верить и подчиняться а заговорите, вас раздавят словно назойливую неугодную муху. Украинцы вольный народ, мы не привыкнем к новым идеалам. Вы хотите демократию, с завистью глазея на запад, а что это? Существует ли вообще она в нашем мире? Есть ли она там? Если до сих пор там угнетают граждан только лишь за цвет кожи, может ли быть там демократия? Или вы думаете что вы рожей вышли? Поверь парень, мы далеко не в их вкусах, если бы не ресурсы и Россия на границе, то и не к чему мы бы им вовсе.

– Уже поздно что-то менять, – простонал парень, открывая для себя границы ранее недосягаемой жестокой истины. – Машина запущенна, люди озлобленны, их ведёт не разум, а гнев и инстинкты. Дай бог, чтобы ты не был прав. Слава Украине. Прости, но мне пора.

Роковая ночь на площади Независимости.

Вскочив с дивана парень в спешке начал собираться. Он хотел сказать ещё что то но колебался. Было видно, как страсти кипят в его груди. И всё же он дал им волю.

– Если бы ты только знал, что они сделали. Твои хорошие власти. А хочешь узнать? – Он говорил так, словно обладал информационной бомбой способной разорвать весь мир. Коля лишь кивнул в ответ, поудобнее усевшись в уже знакомое кресло. – Я расскажу, я всё расскажу тебе и может тогда ты поймешь, – парень щебетал как одержимый. – Сначала они лишили нас связи, нас было больше, но мы не бойцы. Мы студенты, большинству ещё не было восемнадцати. У нас не было ни оружия, ни снаряжения. Единственное что у нас было – правда и рисованные в общагах плакаты. Они собрали против нас две тысячи бойцов, стащив их со всех концов Украины. Глушили наши сигналы, мы даже не могли никому позвонить, у нас не было выхода в интернет, а это было нашим единственным оружием против них. Мы всё снимали, но не могли выложить. Они требовали уйти, но мы стойко стояли на своём, не сдавая позиций. Нас окружили, большинство испугалось, для них открыли коридоры и выпустили. Нас осталось человек двести, двести из тысячи. Мы вступили в этот бой и проиграли, мы защищались тем что попадалось под руки, бились с ними из последних сил.

– Ты хочешь сказать, что две тысячи бойцов «Беркута» напали на горстку перепуганных подростков? У которых из оружия были лишь телефоны? Что ты несёшь?