Въ огонь и въ воду

— Я помню, какъ бы это было вчера, какъ смѣло онъ бросился ко мнѣ тамъ въ лѣсу, на охотѣ: ясно, что я ему обязана жизнью…. Всякій на его мѣстѣ, видя меня въ такой опасности, сдѣлалъ бы, разумѣется, то же самое, всѣ они говорили такъ, и графъ де-Шиври первый; но…. не знаю… другой имѣлъ-ли бы столько присутствія духа и столько ловкости? Страннѣй всего — его отвѣтъ мнѣ, когда я спросила его, зачѣмъ онъ остановилъ Пенелопу ударомъ шпаги — гдѣ у меня была голова, когда я такъ странно его поблагодарила? а онъ не потерялся — преимущество остаюсь за нимъ… А черезъ нѣсколько минутъ, какъ онъ показалъ графу де Шиври, что онъ ни передъ чѣмъ не отступитъ! — смиреніе графа де Шиври въ этомъ случаѣ, его любезность къ сопернику — меня не много удивила тогда — да и теперь удивляетъ, какъ я объ этомъ подумаю… Онъ не пріучилъ меня къ такой уступчивости и кротости… И вдругъ передъ явно и открыто высказаннымъ соперничествомъ онъ вдругъ становится какимъ-то нѣжнымъ поклонникомъ, онъ, Цезарь, выходившій на моихъ глазахъ изъ себя изъ-за одного пустаго слова! Какимъ чудомъ появилась вдругъ эта кротость? зачѣмъ? теперь сколько времени пройдетъ, пока я не увижу Монтестрюка! цѣлые мѣсяцы — навѣрное, годъ — можетъ быть. Германія, Вѣна, Венгрія — какъ это все далеко! Привыкаешь думать, что дальше Фонтенебло или Компьеня ничего и нѣтъ… А тутъ вдругъ тотъ, о комъ думаешь, ѣдетъ въ такія страны, о которыхъ и не слытала съ тѣхъ поръ, какъ училась еще географіи въ монастырѣ!… Должно быть, очень странно, очень смѣшно въ такой сторонѣ, гдѣ не говорятъ по-французски!… Какъ же тамъ говорятъ? Я люблю васъ?… Мужчины въ этихъ далекихъ странахъ любезные ли, милые, ловкіе? А придворныя дамы одѣваются ли тамъ по модѣ? Хороши ли онѣ?… есть ли тамъ Олимпіи, какъ въ Парижѣ?… О! эта Олимпія! я терпѣть ея не могу!… А если еще кто-нибудь встрѣтится съ графомъ де Монтестрюкомъ, пуститъ въ ходъ тѣ же хитрости, тѣ же непріятныя уловки, чтобъ заставить его забыть свои клятвы? И я потерплю это… я?

Она топнула ножкой cъ досады и продолжала:

— Да, надо признаться, мужчины очень счастливы… Они одни имѣютъ право дѣлать всякія глупости… Хотятъ ѣхать — ѣдутъ, хотятъ оставаться — остаются!… но зачѣмъ же мы оставляемъ за ними это преимущество? Кто мѣшаетъ намъ дѣлать то же?… Еслибъ мнѣ захотѣлось однакожь взглянуть на Дунай, кто бы могъ этому помѣшать? Развѣ я не могу дѣлать, что хочу? Развѣ есть кто-нибудь на свѣтѣ, кто имѣлъ бы право сказать мнѣ: я не хочу!… графъ де Шиври? Вотъ славно! развѣ это до него касается? Король? Но развѣ онъ обо мнѣ думаетъ? У него есть королевство и маркиза де ла Вальеръ!… слѣдовательно, еслибъ мнѣ пришла фантазія путешествовать, развѣ я должна спрашивать у кого-нибудь позволенія?… Разумѣется, нѣтъ! А если такъ, то почему жь и не уѣхать, въ самомъ дѣлѣ?

Она захлопала руками и вдругъ вскричала веселымъ голосомъ:

— Рѣшено!… ѣду!

Тотчасъ же она пошла въ комнату маркизы де Юрсель и, ласкаясь и цѣлуя ее, объявила:

— Милая тетушка, мнѣ сильно хочется уѣхать изъ Парижа теперь же… Неправда-ли, вы меня столько любите, что не откажите?

Маркиза, въ самомъ дѣлѣ очень любившая племянницу, тоже ее поцѣловала и отвѣчала:

— Правда! теперь настаетъ такая пора, когда Парижъ особенно скученъ: всѣ порядочные люди разъѣзжаются… Вы кстати не приглашены на первую поѣздку въ Фонтенебло… Я не вижу въ самомъ дѣлѣ, почему бы и не исполнить вашего желанія?

Орфиза живо, раза два три, поцѣловала маркизу и продолжала:

— Въ такомъ случаѣ, если угодно, чтобъ не терять времени, уѣдемъ завтра.

— Пожалуй, завтра.

Орфизавъ самомъ дѣлѣ не потеряла ни одной минуты; на карету привязали чемоданы и сундуки; она назначила распорядителемъ путешествія довѣреннаго слугу, Криктена, служившаго у ней съ самаго ея дѣтства; взяла двухъ лакеевъ, на храбрость и преданность которыхъ могла совершенно положиться, и такую же вѣрную, преданную горничную, и на слѣдующій же день четыре сильныхъ лошади повезли галопомъ карету съ племянницей и теткой.

Черезъ нѣсколько часовъ, маркиза была немного удивлена, не узнавая дороги, по которой всегда ѣздила въ замокъ Орфизы, въ окрестностяхъ Блуа. Она замѣтила это племянницѣ.

— Ничего! отвѣчала Орфиза: вѣдь вы знаете, что всѣ дороги ведутъ въ Римъ!

Послѣ перваго ночлега, удивленіе маркизы удвоилось при видѣ полей и деревень, по которымъ она никогда въ жизни не проѣзжала: ясно, что совсѣмъ не виды орлеанской провинціи были у ней передъ глазами.

— Увѣрены-ли вы, Орфиза, что люди не сбились съ дороги? спросила она.

— Они-то? я пошла бы за ними съ завязанными глазами. Не безпокойтесь, тетушка. Мы все таки пріѣдемъ… вотъ спросите хоть у Криктена…

Когда спросили у Криктена, онъ отвѣчалъ важно:

— Да, маркиза, мы все таки пріѣдемъ.

Такимъ образомъ онѣ миновали уже Mo и Эперне и ѣхали по пыльнымъ дорогамъ Шампаньи, какъ вдругъ, разъ утромъ, изъ пойманнаго маркизой на лету отвѣта ямщика она узнала, что онѣ только что выѣхали изъ Шалона.

— Боже милосердый! вскричала она… Эти разбойники насъ увозятъ, Богъ знаетъ, куда! надо позвать на помощь!