Въ огонь и въ воду

— Вы хорошо сдѣлали, что пріѣхали — мнѣ нужно было видѣть лицо, напоминающее мнѣ родину — бѣдную родину, которую я покинула для этой проклятой Франціи!…

— Вы, графиня де Суассонъ, вы жалѣете, что пріѣхали сюда?.. Я не думала, чтобы которая нибудь изъ племянницъ кардинала Мазарини могла пожалѣть, что перемѣнила отечество…

— Сестры мои — можетъ быть… но я! Да притомъ же, что за дѣло, что у насъ есть, когда нѣтъ того, чего хочется!

Она сдѣлала нѣсколько, невѣрныхъ шаговъ по комнатѣ. Брискетта, на которую никто не обращалъ вниманія; ходила взадъ и впередъ, повидимому, равнодушная, занимая чѣмъ попало руки, но внимательно прислушиваясь къ разговору.

— Я попала на дурную полосу, продолжала Олимпія… Ничто мнѣ не удается… Вотъ эта ла-Вальеръ: она, должно быть, околдовала короля… Ничего не придумаю противъ ея соблазновъ.

— Неужели вы не можете простить ей ея счастья?

— А я развѣ счастлива?

Принцесса взглянула на графиню съ удивленьемъ.

— Ахъ! я знаю, что вы мнѣ хотите сказать… у меня есть молодость, богатство, вліяніе, имя, завидное положеніе въ обществѣ… а прочее? А бываютъ иногда такіе часы, когда для женщины это прочее все!

— Не понимаю.

— Развѣ вы не знаете, что случилось?.. Онъ уѣхалъ!

— Кто?

— Графъ де Монтестрюкъ.

— Ну, что же такое?

Графиня де Суассонъ пожала плечами.

— Вы бываете при дворѣ и спрашиваете: ну, что же такое? Не хотите-ль увѣрить меня, что вамъ ничего не говорили, или что вы сами ничего не отгадали?

— Такъ это правда? вы его любите? вскричала принцесса.

— Я не знаю, люблю ли я его, но вотъ здѣсь у меня болитъ живая рана, когда подумаю, что ничто не могло удержать его… Да, я просила, я грозила, и этотъ провинціальный дворянчикъ, которому я, Олимпія Манчини, отдала все, уѣзжаетъ!.. Но я не позволю поступать съ собой, какъ съ мѣщанкой, которую возьмутъ и потомъ бросятъ… нѣтъ!.. Я дала ему понять, что не забуду этого, и не забываю!.. Вы поймете это: у васъ течетъ итальянская кровь въ жилахъ…

— О, да! отвѣчала принцесса глухимъ голосомъ.

— И какъ будто этого еще мало, что онъ пренебрегъ мною, — онъ весь преданъ другой женщинѣ, съ которой почти помолвленъ…

— Знаю! знаю!

Вдругъ она измѣнилась въ лицѣ, положила холодную руку на руку Олимпіи и спросила:

— Неужели я поняла? Этотъ ядъ, эти булавки, неужели это для Гуго?..

— А! и вы тоже называете его Гуго?.. Да, признаюсь, одну минуту… Если онъ умретъ, гдѣ-жь будетъ мщеніе?.. у него едва будетъ время узнать, какая рука поразила его… онъ и страдать-то не будетъ… Нѣтъ! нѣтъ! онъ долженъ жить!

— Такъ для той, можетъ быть?..

— Для той, кого онъ любитъ?.. Для Орфизы де Монлюсонъ?.. Это было бы лучше… поразить его въ его любви… вырвать ее у него… сложить эту любовь въ могилу!.. Но нѣтъ! и этого еще мало… Онъ станетъ оплакивать свою молодую Орфизу, умершую во всей красѣ… Мнѣ хочется другаго… Мнѣ хочется такого мщенія, которымъ я могла бы наслаждаться, сколько хочу… чтобъ оно было медленное, продолжительное… чтобъ оно текло капля по каплѣ, чтобъ оно просыпалось съ зарей, но не засыпало бы ночью…. чтобъ оно было ежечасное, ежеминутное, и все живѣй, все злѣй, все глубже!.. Вы, видно, не умѣете ненавидѣть?.. Вотъ увидите!

— Что-жь такое?

— А! если я не могу потрясти вліяніе фаворитки на умъ короля и заставить ее вытерпѣть то же, что я сама вытерпѣла… то я съумѣю, по крайней мѣрѣ, наказать соперницу… и я жду теперь именно кого-то, кто мнѣ поможетъ!

Она позвонила.

— Отчего это графа де Шиври нѣтъ до сихъ поръ? Въ этотъ часъ онъ бываетъ обыкновенно въ Луврѣ… сказала она вошедшему лакею. Видѣли-ль его? Что онъ отвѣчалъ?

— Графъ де Шиври прочелъ принесенное мной письмо и сказалъ, что скоро пріѣдетъ къ графинѣ, отвѣчалъ лакей.

Измученная принцесса встала. Брискетта подкралась къ ней.

— Останьтесь, ради Бога!.. я ничего не могу, а вы?

Пораженная и тронутая умоляющимъ голосомъ Брискетты, принцесса сѣла опять.

— Я вамъ не мѣшаю? спросила она у графини.

Но Олимпія не отвѣчала ни слова, а провела платкомъ по сухимъ губамъ.

— Орфиза де Монлюсонъ будетъ герцогиней! Она богата — она красавица!… онъ любитъ ее… и я увижу ихъ вмѣстѣ, счастливыхъ, женатыхъ, у меня на глазахъ?… Ни за что!… Развѣ я не права, скажите?

Она взяла руки Леоноры и сжимала ихъ въ порывѣ ненависти и отчаянія; потомъ отошла отъ нея и принялась ходить по комнатѣ.

— И еще пріѣдетъ ли этотъ графъ де Шиври? А между тѣмъ дѣло касается его не меньше, чѣмъ меня!

Въ эту минуту доложили о графѣ; онъ вошелъ гордо, высоко поднявъ голову.

— Наконецъ!… вскричала графиня.

— Вотъ слово, которое навлекло бы мнѣ много враговъ, еслибъ его услышали придворные, сказалъ графъ, цѣлуя руку Олимпіи.

— Теперь не до мадригаловъ, графъ; если я послала васъ звать, то больше для вашей же пользы, чѣмъ для себя. Имѣете ли вы извѣстія о графинѣ де Монлюсонъ, вашей кузинѣ, которую вы хотѣли бы сдѣлать вашей женой, какъ мнѣ говорили?

— Она уѣхала не давно въ свой замокъ.

— А! вы такъ думаете? Ну, такъ знайте же, графъ, что она скачетъ по дорогѣ въ Вѣну.

— Она — въ Вѣну!

— А развѣ графъ де Монтестрюкъ не туда же ѣдетъ?

— А! произнесъ Цезарь, блѣднѣя.