В окопах Сталинграда

Я смотрю на Георгия Акимовича. Маленький, желчный, в лоснящемся пиджачке, он, скрючившись, сидит на ступеньках, поджав колени, худые и острые. Дома у него, вероятно, страшный беспорядок, дети раздражают, с женой он ругается. Он и до войны, вероятно, все находил плохим и на все раздражался.

А вот вчера на моих глазах около него, шагах в двадцати, разорвался снаряд. Он искал порыв. И он только слегка наклонился и тут же обмотал поврежденное место и потом еще проверил весь провод на участке вокруг места разрыва.

— Вы понимаете, — говорил он мне потом, — с этим заводом связана вся моя жизнь. Я пришел сюда практикантом, когда по этим местам ходили еще люди с теодолитом. На моих глазах выросла ТЭЦ и все эти цеха. Я пять ночей не спал, когда устанавливали генератор номер шесть — американский, второй от окна. Я их знаю все, как облупленные. Знаю характер и привычки каждого. Вы понимаете, что значит для меня взрыв? Нет, не понимаете… Вы военные, вам просто жалко завод — и все. А для меня…

Он не договорил и ушел к своему мостику.

Полтора месяца назад мы сидели с Игорем на корявой колоде у дороги, смотрели, как отступали наши войска. Фронта не было. Были дороги, по которым ехали куда-то машины. И люди шли. Тоже куда-то…

Это было полтора месяца назад — в июле.

Сейчас — сентябрь. Мы уже десятый день на этом заводе. Десятый день немцы бомбят город. Бомбят — значит, там еще наши. Значит, идут бои. Значит, есть фронт. Значит, сейчас лучше, чем в июле…

Около ТЭЦ разрывается снаряд. Начинается обеденный обстрел. С трех до половины четвертого, с точностью хронометра. Через полчаса надо итти чинить сеть. Валега и Седых с котелками бегут за обедом.

17

Дня через два, рано утром, является в нашу щель Гольдштаб. С ним не менее десятка командиров.

Мы сидим на ступеньках щели и мастерим целлулоидовые портсигары. В заводской лаборатории тонны разнообразнейшего целлулоида и красиво переливающаяся в больших, аптекарского вида бутылях грушевая эссенция. Вот мы и занимаемся портсигарами. Пилим, режем, скребем, клеим, отрываясь только на восстановление сети и на обед.

— Ну что ж, будем прощаться, — говорит Гольдштаб, вертя в руках миниатюрный игоревский портсигар с выдвигающейся крышкой. — Пришла ваша смена. Саперы двести семнадцатого АИБ.

— А нам куда?

— На ту сторону. В штаб фронта — инженерный отдел.

Что ж, тем лучше. Мы сдаем свои объекты и через полчаса шагаем по зыбким доскам штурмового мостика, перекинутого через рукав Волги на остров.

С Георгием Акимовичем мы почему-то даже целуемся, прощаясь. Он цепко трясет мою руку и говорит, моргая глазами и собирая в морщины кожу лба:

— Часто буду вспоминать я наши беседы на этих ступеньках. Надеюсь, все, что я пытался вам доказать, никогда не сбудется. Мы после войны встретимся, а вы мне скажете: «Ну, кто был прав?» И я скажу: «Вы».

Он провожает нас до тропинки, сбегающей по рыжим обрывам до самой Волги, и долго еще машет нам своей кепкой с пуговкой.

Еще один человек прошел через жизнь, оставил свой небольшой, запоминающийся след и скрылся. Повидиыому, навсегда.

Потом мы сидим на левом берегу, на перекинутой рассохшейся лодке, смотрим на дымящиеся трубы Тракторного, — он ни на минуту не прекращал работы, — и Шапиро рассказывает, что в июле завод выпускал по тридцать танков в сутки, а в августе даже до пятидесяти, сейчас же завод занимается исключительно ремонтом поврежденных машин и что часть оборудования уже вывезена на Урал, а другую собираются вывезти, если только удастся отогнать немцев откуда-то, где есть не то мост, не то какие-то причалы.

Ночуем в небольшой избушке в лесу. Весь следующий день проводим в поисках дома лесника — ориентир, по которому можно найти инженерный отдел фронта.

Штабов и тылов так много — в каждой рощице и лесочке, — что найти нужный отдел совсем не просто. Везде часовые, колючая проволока, таблички: «Прохода нет».

К вечеру все-таки находим. Отдел, но не домик. Домика давно уже не существует. Только на картечерный прямоугольничек с косой веточкой сбоку. Отдел состоит из четырех землянок. В одной из них, — она так замаскирована, что мы минут десять топчемся вокруг нее, — сидит майор в страшно толстых очках без оправы, в целлулоидовом воротничке. Он пробегает глазами содержание пакета и сразу оживляется:

— Замечательно! Просто замечательно! А я уж не знал, что делать. Садитесь, друзья. Или — нет, лучше выйдем. Тут и одному-то негде развернуться…

Оказывается, только что перед нами — «вы не встретились?» — был капитан из инженерного отдела шестьдесят второй армии. У них нехватает полковых инженеров. Сегодня ночью должна переправляться сто восемьдесят четвертая дивизия, а утром, во время — бомбежки, вышли из строя инженер и командир взвода. И в действующих дивизиях сейчас недобор — сержанты вместо полковых инженеров. В резерве — ни души. Сколько уже с этим Тракторным возятся, два раза запрос делали.