В окопах Сталинграда

Думает ли он о Шуре? И не проще ли послать ее к черту, забыть о ней? Может, и проще, но думает. Целыми днями думает. Читает книгу и вдруг замечает, что прочел пять страниц и не помнит из них ни одного слова: думал о Шуре. В столовой официантка подает обед или ужин, а он смотрит на ее руки и вспоминает Шурины руки — как она расставляла тарелки, резала хлеб, разливала суп. Он вспоминает все. Ее голос, улыбку, забавную привычку влезать в пальто, натягивая его на голову. Вспоминает какие-то пустячные мелочи — как учил ее вскакивать на ходу в трамвай. Трамвай проходил как раз мимо их дома, но до остановки было далеко, и, чтобы не опоздать в кино, они всегда вскакивали на ходу. Не всякий это умеет, а Шура наловчилась не хуже парня. Потом они пешком возвращались домой — трамваи уже не ходили — по тихой, заросшей каштанами Дорогожицкой, и Шура все боялась, что на них нападут хулиганы, — она была трусихой, — а он, напротив, не прочь был показать перед Шурой свою силу и умение драться. А весной они переехали с Лукьяновки в город. Шура с азартом принялась обставлять их комнату. Какие-то салфеточки, вазочки с ковылем. Все мечтала о тахте. Она могла целыми днями возиться в комнате — что-то вытирать, переставлять, перевешивать. Николай смеялся. Она чуть-чуть обижалась и говорила: «Не нравится — не смотри, а я люблю, чтобы красиво было».

Николай вспоминал. Вспоминал и рассказывал обо всех этих мелочах, о которых обычно не рассказывают, так как они интересны только тебе, и уж во всяком случае, не человеку, которого ты видишь второй раз в жизни. И все-таки он рассказывал и не думал, для чего он это делает, — просто хотелось.

— А вон и тот дом, где мы жили. Вон там, за стадионом. Видишь? Желтый, с башенкой. Рядом с разрушенным. Только окна не сюда, а во двор. — Николай бросил камушек в ту сторону, куда указывал. — И сколько прожили-то, каких-нибудь семь-восемь месяцев. Расписались в ноябре, как раз перед праздниками, а в июне меня уже в армию взяли… Но, ей-богу, можешь поверить, за эти семь-восемь месяцев… — Николай вдруг умолк, взглянул искоса на Сергея (тот по-прежнему лежал на животе, глядя на город), потом сказал: — Тебе, холостяку, рассказывать… Разве ты поймешь? Мне вот тоже когда-то казалось, жена — это так, для стариков: спокойно, удобно, белье постирано. А молодому… В кино обязательно с женой, и по субботам — в театр, и чтоб галстук, воротничок — иначе нельзя. И вообще…

Сергей повернул голову, подмигнул хитрым глазом:

— Главное — «вообще». Вот оно-то и не разрешалось.

Николай помолчал, потом, не улыбаясь, сказал:

— Знаешь что, друг? Иди-ка ты домой.

— Ну вот, обиделся.

— Не обиделся, а… Иди-ка домой.

Сергей вытянул губы, и усики его смешно задвигались.

— Картина ясная. Вернешься.

Николай ничего не ответил. Встал. Сергей взглянул на часы:

— Тю-ю, седьмой час. Вот оно, про любовь говорить. — и тоже встал. — Так как ты сказал? Куценко Тимофей Григорьевич?

— Григорий Тимофеевич.

— А стоящий хоть парень?

— Хороший.

— Не такой лопух, как ты?

— Не такой.

— Тогда не забуду. — Он отряхнул брюки, взглянул на Николая: — А может, мне все-таки сходить к ней, к твоей Шуре? А?

— Уходи уж… Ей-богу, не посмотрю, что ты с палочкой.

Сергей рассмеялся, ловко, почти не опираясь на палку, спустился с пригорка и помахал на прощание рукой. Николай еще полежал немного, попытался читать «Красноармеец», но не вышло, и, сделав крюк через футбольное поле, чтобы размяться, пошел на ужин.

5

В адресном столе Сергей просидел около часу. Куценко так и не нашли, зато у Митясовой оказалось два адреса: ул. Горького, 24 и 38. Один из них, очевидно, был довоенный.

Сергей сунул бумажку в карман, вышел на улицу и сразу же поймал «виллис», который отвез его на улицу Горького. В двадцать четвертом Митясовой не оказалось. Он пошел в тридцать восьмой. Две беленькие девочки, сидевшие у подъезда на скамейке, сказали ему, что она живет в восьмой квартире, надо только погромче стучать. Сергей постучал погромче. Дверь почти сразу же открыли. Он спросил Митясову. Ему сказали, что надо пройти по коридору и постучать во вторую дверь налево. Он прошел по коридору и постучал.

— Войдите, — раздался высокий женский голос.

В небольшой, очень скромной комнате, почти сплошь заставленной цветами, сидела женщина за швейной машиной. Не вставая и продолжая шить, она повернулась и, сощурившись — очевидно, она была близорука, — посмотрела на Сергея. Сергей вошел и остановился около стола.

— Вы ко мне? — спросила женщина, внимательно, через плечо, разглядывая Сергея, точно стараясь вспомнить, где она его видела.

Сергей кивнул головой. Женщина встала и подошла к столу.