Я почти мозоли на языке натерла, пытаясь его достать. Но сделаю все, что угодно, лишь бы не торчать в этом кабинете всю ночь. Наблюдать отсюда за Невидимыми просто не выносимо. И мне осточертело сидеть на одном месте. Мой молодой организм требует действий. Там, внутри меня, есть гудящий под напряжением проводок, и ток так и трещит под моей кожей. Если я не буду его периодически заземлять, то замкнусь. Целая ночь! Сколько всего происходит вокруг, а я тут застряла!
— В следующий. Раз. Я. Приду. Вовремя.
— Отлично. В следующий раз тебе не придется всю ночь торчать в моем кабинете.
Я подскакиваю с кресла:
— Клево, так я пошла!?
Он толкает меня обратно на место:
— Но
Спустя семь часов мне кажется, что, возможно, Лор прав. Скорее всего, я хрупкая. Семь часов скуки — и я согласна на все, готова пойти практически на что угодно, что гарантированно приведет к смене обстановки. Когда я болталась прикованная, то хотя бы могла говорить. Но от скуки некуда деться. Мой мозг галопом скачет впереди ног, и даже задумываться не хочу о том, куда я рвану. Я просто рвану.
В шесть часов утра, Риодан заканчивает свою писанину и объявляет:
— Сегодня вечером, в восемь, Дэни.
Кинув на него убийственный взгляд, я подрываюсь к двери. Она не открыта. Я сверлю ее взглядом. Вся ночь насмарку. Секунда проносится за секундой, а я все жду, когда мой тюремщик соизволит выпустить меня на свободу.
Мой список недопустимых преступлений короток. Не длиннее списка смертных грехов.
Но вверху обоих стоит: бесполезная трата времени. Веселиться, отмочить что-то ништячное, рубиться на компе в игрухи, трудиться, если испытываешь в этом потребность — но делать хоть что-то. Убивать время — равносильно аборту, словно ты никогда и не жил, тебя нет, ты просто исчез. Клетка с ошейником слишком много загубили моего времени.
Когда я уже готова орать, он что-то делает и дверь втягивается в гладкую стеклянную стену.
Но когда я слышу, как он говорит:
— Ты потратила мое время, Дэни. Я потратил — твое. — Я тут же взрываюсь.
Развернувшись к нему, я упираю руки в бока.
— Что за бред! Сравнил жопу с пальцем, это — не одно и то же!
— И никогда не будет.
— Каких-то тридцать жалких, сраных минут стоили мне девяти с половиной часов?
— Как
— О-о, сейчас ты получишь свое соразмерно. Если собираешься быть настолько же мудаком, насколько ты большой и старый, чувак, то это — еще то мудачество выйдет. Где справедливость? Ты не можешь сделать какую-нибудь невозможную, несоизмеримую ни с чем херню в одну минуту, а в следующую — твердить мне свое
— Я могу делать все, что хочу.
— О, а это еще из какого сраного комикса? — возмущаюсь я. — Это моя фишка!
Он смеется, и его лицо преображается. От чего начинает казаться, что он не так уж и стар. Он выглядит довольным. Беззаботным. Совершенно другим. Я вижу морщинки от смеха вокруг его глаз, которых никогда раньше не замечала. В моей голове мелькает воспоминание о четвертом уровне, и я снова вижу его с той женщиной, он то стонет, как делал это той ночью, то смеется, и чувствую тошноту от этих воспоминаний. Понятия не имею, чего это вдруг со мной. Хрена лысого я хотела бы когда-нибудь оказаться на этом долбаном четвертом уровне! Я стояла там и таращилась на него.
Дверь сдвигается перед моим носом.
— Ты рано.
Я бросаю на него пренебрежительный взгляд. Конечно, он думает, что я специально пораньше. Как бы не так. Прошлым вечером Мак была в «Честере» в восемь. Думается мне, она приходила за мной. Поскольку не могу опоздать, чтобы ее избежать, я вынуждена припереться раньше обычного.
— Разбила часы. Думала, что я вовремя.
— У тебя нет часов.
— Видишь? Как я и сказала, у меня с этим проблемы. Я просто смотаюсь и надыбаю себе новые. Вернусь завтра. Вовремя. — Ювелирные изделия — это те вещи, на которые я соглашаюсь с боем. Единственную уступку я сделала для браслета, который дал мне Танцор, и тот пришелся мне как раз по руке. Кроме того, без него стоящего над душой, и раздающего указания, может, мне на самом деле удастся добиться некоторого прогресса в расследовании.
— Даже не думай об этом.
Я падаю в офисное кресло, и сижу, болтая ногами.
— Какая на сегодня программа. — Я говорю так же, как он. Никакой интонации на конце.
— Ах, Дэни, если бы ты только все поручения воспринимала так, как сейчас.
— То ты бы сдох от скуки.
— Не раньше тебя. В Дублине существует еще три обледеневших места.
—Три! — Я выпрямляюсь в своем кресле. — И все твои?
— Так, не имеющие ко мне никакого отношения, местные клубы.
Черт, моя теория о том, что мишень — это он пошла в задницу, и туда же летит надежда на то, что «Честер» умрет медленной смертью.
— Потери?
— В районе пятидесяти во всех трех.
— Люди или Фейри?
— Люди.
—
Он кивает.