В опале честный иудей

Увы, знать для Александра Владимировича не означало дальновидно, с учетом личной выгоды помалкивать. Прошло немного времени, и он при случае поинтересовался у одного из глав больницы, правду ли сообщила ему сотрудница поликлиники, не пожелавшая назваться. Он не сомневался, что такая практика организации дополнительных сроков отдыха людям избранным придумана не руководством больницы, но не предполагал, что санкционирована она, а может быть и изобретена, некой высокоответственной дамой... из Министерства здравоохранения РСФСР. Соболев, много не размышляя о последствиях, бросил булыжник в осиное гнездо. Ну, а остальное, надеюсь, понятно. Уличенные в незаконных действиях затаили злобу. До поры до времени... Настал день и ударить по темени. Так родился «черный» звонок, едва не стоивший поэт\' Соболеву жизни, а возможно и стоивший - поди проверь!

Как посмели народные захребетники - сплошь номенклатура партии - вступить в сговор против автора прославленного произведения, общественно значимого? Очень просто. Затруднять себя рассуждениями о степени их культуры, гражданской сознательности - занятие бесполезное. Зато их осведомленность о непривилегированном положении Ал. Соболева, о его незащищенности по причине пятой графы была полной и развязывала руки. Они смело и нагло пошли в атаку, уверенные в безнаказанности. Значительно лучше меня понимали к тому же, что вину врача доказать, как правило, чрезвычайно трудно, если не невозможно.

Итак, к концу осени 1983 г. мы оказались в такой ситуации: дорога в НИИ проктологии закрыта, хирург, он же зав-отделением больницы, делать операцию отказался, очередь на операцию через общенародный распределитель имела длину абсолютно непредсказуемую. А болезнь брала свое. Промедление исключалось. И вот в Москве, в городе со множеством лечебных учреждений, я почувствовала себя как в гигантском холле со множеством дверей, наглухо закрытых: на одних висело предупреждение «Вход воспрещен», в другие опасно было зайти. Услыхала от дальней родственницы, что некий кремлевский шофер (возил не людей, а кажется, что-то для хознадобности) с аналогичным диагнозом был успешно прооперирован в одной из больниц Четвертого лечебно-санитарного управления, т.е. Кремлевского, в «кремлевке»... Но путь туда для Ал. Соболева лежал через ЦК КПСС. Как к нему там относились, давным-давно было ясно. Будь по-иному, не писала бы я всех этих горьких строк.

Как вел себя в то время Александр Владимирович? Он не очень волновался: подумаешь, полип! Редко у кого его нет, беспокоиться нечего. Больше того, он не верил врачам из своей больницы, считая их не слишком крупными специалистами. Боясь заронить в него подозрение, не помню как, но я внушила ему мысль о необходимости проверить диагноз; причем проверить так, чтобы об этом никто не знал, в нейтральном, «неосведомленном» учреждении. Так мы поехали в институт гастроэнтерологии, имея направление из районной поликлиники. Действовали словно на войне, обходя противника, стараясь его перехитрить. Подходящее занятие в той ситуации, не правда ли?

Задержав Александра Владимировича под каким-то предлогом в своем кабинете, заведующий отделением института, который посчитал необходимым лично обследовать небезызвестного человека, вышел ко мне очень взволнованным: опухоль в таком состоянии, что в любой день и час может открыться кровотечение, и тогда...

Говорят, что человек слабее мухи и крепче железа. Как удалось мне устоять в то время? Наверно, отупела от страха, утратила чувствительность, делала всё как робот или сомнамбула, разумно, но бессознательно. Возложить часть тяжести на другие плечи, на другую голову? Я была одна... На мое счастье, заведующий отделением этого института оказался человеком тактичнейшим, корректнейшим (вот опять, к стыду своему, не запомнила фамилию - в таком состоянии была, не стоит осуждать). Мягко, но твердо объяснил он Александру Владимировичу, что оперативное вмешательство необходимо, неизбежно и без промедления. Он сумел его убедить, он - о счастье! - назвал хирурга, большого специалиста в этой области - профессора, что возглавлял н-скую городскую больницу.

...Предварительно получив на то согласие, мы у главного врача этой больницы профессора А. Он приветлив, шутит, он отогревает мою душу, окаменевшую от горя и безысходности, вселяет надежду на исцеление... Сказать, как я ждала этого, - и слов не подберешь.

Кто-то звонит ему по телефону. Он, между прочим, вставляет; «Да, вот сидит у меня поэт Соболев, автор “Бухенвальдского набата”, хочет полечиться...» Значит, ему приятно, что , его талант высоко ценится, ему лестно, что к нему за помощью обратился поэт, одно название произведения которого звучит как пароль и дополнительных рекомендаций не требует. При нас он приказывает зарезервировать на определенный день место, сообщает нам день госпитализации... Наверно, глупо, преждевременно, но у меня словно половина груза упала с плеч - найден выход из западни!