Да и постоянно звучавшая песня подогревала их рвение. Они действовали импульсивно, творили добро Ал. Соболеву без задней мысли, а возможно и с намерением на всякий случай выслужиться, опередить указание из вышестоящих инстанций. Но со временем эйфории поубавилось, и, поостыв, отцы города задумались: по какой причине такая вроде бы знаменитая птица проводит каждое лето не в золотой, как следовало бы, а в убогой клетушке, что они по своим возможностям ей соорудили? Отчего это партия и правительство не отломят автору знаменитого произведения от своего пирога? О, они следили за прессой! И обнаружить нарочитое замалчивание Ал. Соболева даже и в провинции не составило труда. Они прозрели. Они опомнились. Они поняли, что дали маху: тот, кому они уделили и собирались умножить внимание, - не любимчик «верхов». Их осенило: песня живет сама по себе, а ее автор - сам по себе, на почтительном расстоянии от своего творения! Песне - слава, автору - шиш. Но коли так, то он в глазах высоких властей не выдающийся гражданин, а как все «простые» люди, бесправен, значит, никем и ничем не защищен. Над причиной нерасположения «верхов» к поэту голову не ломали - еврей! Этим все сказано, все объяснимо. Ах, так! Выходит, он ввел их в заблуждение, он виноват перед ними... Поворот на сто восемьдесят градусов!
И когда моей маме исполнилось восемьдесят лет и ее необходимо было взять жить к нам в Москву, озёрские власти без стеснения показали Соболеву, чего он стоит в родном Отечестве. Соболев, простодушный и наивный человек, начисто лишенный, а иногда и не мешало бы ее иметь, дипломатии, предпочитающий идти «не в обход, путями горными, а напрямик, по бездорожью», обратился к властям города Озёры с просьбой: оставить освобождающуюся жилплощадь и террасу ему, поэту и инвалиду войны, как место отдыха, место наиболее плодотворной работы, место, наконец, где он создал «Бухенвальдский набат».
И какую же допустил ошибку! Он не сообразил тогда, что подобное ходатайство должно было исходить не от него, а прозвучать в форме приказа, обязательного для исполнения, ну хотя бы из обкома партии! Ответ Озёрского горкома должен во веки веков служить мерилом «ума, чести и совести» компартии. Он гласил: «Отказать, так как он уже прописан в Москве»... Антисемитизм и злоба лишили их остатков разума: они ведь могли принять решение о присвоении поэту звания «почетный гражданин города». И на этом основании сотворить благое дело!.. Да где уж!..
Вот таким «гуманным» актом лишили Ал. Соболева единственной в его положении возможности покидать на лето квартиру, расположенную среди химпредприятий. А спустя два года у него обнаружили рак легкого... Не утверждаю обязательной зависимости между этими двумя фактами. Но не могу отогнать навязчивую мысль: болезнь, может быть, и подождала бы...
Получив урок от озёрских властей за - ишь ты! - хитрую попытку быть прописанным сразу в двух местах, Соболев просил хотя бы не срубать березу, которую посадила я, и дубок, посаженный им на прилегающем к дому участке. Прибыл письменный ответ: «Зеленые насаждения будут сохранены».
Я возле дома посадил дубок весною шестьдесят второго года.
Он развернул один, другой листок, незримо потянулся к небосводу...
Как верить хочется:
тебе, дубок мой, жить,
расти, мужать, шуметь могучей кроной,
ветвями задевать за облака...
Увидеть те заманчивые дали, те новые и светлые века -
о них мы и мечтаем и мечтали...
Коль сбудется, тогда, в расцвете сил, ты расскажи грядущим поколеньям, кто спас тебя - младенцем - от сожженья, кто жизнь от истребленья защитил.
Хорошее антивоенное стихотворение. В защиту Жизни, в защиту мира. Я процитировала отрывки. Целиком - в сборнике 1996 г.
Первая же акция нового владельца квартиры и участка по благоустройству территории была скорой и сельскохозяйственно целесообразной: одним ударом топора он срубил пятнадцатилетний дубок. Остались стихи... Не знаю, уцелела ли береза - она теперь могла бы быть взрослым деревом. Я запрещаю своим озёрским родственникам и знакомым говорить мне о ее судьбе. Когда бываю в Озёрах - обхожу свое родное гнездо за квартал: больно...
Вот такая история.
«Цветок душистый прерий»... Вот и этот «цветок» прижался к предыдущим «цветкам» увеличивающегося букета «Ату, его... ату!».